штука этот подушный налог. Сразу все прояснил». Напоминая человека, который, задавшись целью найти крепкую палку для топорища, отбрасывает в сторону гнилье, правительство продолжало созывать индабы.
Коломб, как и многие другие, ждал и наблюдал. До зимы, до того, как снимут урожай, ничего не произойдет, думал он; значит, еще пять месяцев. Люси ночью побывала в Конистоне и узнала там все новости. Стоя на кучах шлака, далеко от освещенных газом станционных платформ, она говорила с пассажирами кафрского почтового поезда. Ее племя, люди Мвели, были созваны на индабу. В Энонском лесу утверждали, что вождь Мвели готов уплатить налог. Этого и следовало ожидать. Он заплатит и прикажет непокорным христианам, чтобы они тоже платили, поэтому правительство выступит против них, на его защиту.
— Что будут делать христиане? — спросил Коломб.
Он ждал ответа, но она сидела, опустив свои кроткие глаза в землю. Он подумал об ее отце Мьонго, о проповеднике Давиде и о Мейм, живущей в ужасной жестяной хибарке, о Розе Сарона, о ее братьях и сестрах.
— Что может сделать один человек? — сказал он тихо, и она бросила на него быстрый взгляд; он лежал растянувшись, в небрежной позе, на траве среди деревьев, через листву которых на него падали горячие лучи солнца. У нее не было времени чинить его одежду, а у него не было времени построить хижину. Сначала у них будет одна маленькая хижина из блестящей новой соломы, спрятанная глубоко в кустарнике. На берегу ручья она разобьет сад, а Исайя вспашет его весной, но не тогда, когда Плеяды зовут пахаря, как говорят старики, а в надлежащий день, указанный в календаре. Она родит ему сыновей, которые продолжат его работу, когда он устанет, ибо путь долог и женщина сердцем знает то, в чем мужчина часто не хочет признаться.
Когда коляска ехала обратно, они все еще были на заброшенной плантации. Они лежали рядом, прижавшись друг к другу. Солнце, достигнув зенита, уже начало спускаться по изгибу хрустальной чаши, как называлось небо в преданиях. Коломб приподнялся и поглядел на дорогу, притаившись за молодым кустарником и лохмотьями коры, свисавшей с придорожного дерева. Он увидел, что Мбазо сам правит лошадьми. Том сидел в открытом экипаже вместе с девушкой и старухой, и они о чем-то весело разговаривали. В руках у Тома были белые цветы, которые он сплел цепочкой и пытался связать ею руки девушки, но она, смеясь, вырвалась и сделала из цветов букет. Мбазо натянул вожжи, осторожно повернул, и экипаж вскоре скрылся из виду.
Глава XIII
ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ
Том подъехал к большому дому и отвел лошадей в конюшню. Отец сидел на террасе в кресле- каталке. На его широкое выразительное лицо падала тень от полей шляпы-панамы. На сей раз Умтакати не было на его обычном месте — за спинкой кресла хозяина, но зато на террасе сидели, склонившись друг к другу и о чем-то беседуя, три посетителя. Отец кивком подозвал Тома к себе. Подойдя ближе, Том узнал полковника Эльтона и министра обороны мистера Томаса Уатта. Третьего гостя, коренастого человека с жирным красным лицом, свиными глазками и белой козлиной бородкой, он тоже где-то видел. Это был полковник Брю-де-Уолд, шеф милиции. При виде отца, поглощенного беседой с главными армейскими командирами, Том вздрогнул, как от удара. Он сразу же догадался, что они обсуждают финансовые дела. Сощурив глаза от ярких лучей солнца, он нарочито медленно пересек лужайку. Финансовые дела, он знал, были тучей, нависшей над некогда спокойной и плодородной зулусской землей. В прежние годы его отец был в числе «пиратов», умевших загребать деньги ловкими спекуляциями. Он и его компаньоны сидели в питермарицбургских кафе, подписывая по требованию общественности банкноты Кредитного банка. В последовавшем затем крахе три новых банка лопнули, а Кредитный банк уцелел благодаря «чудодейственной» поддержке из Лондона. С тех пор он стал силой и действовал таинственными методами, ибо у него был мозг, но не было совести. Он стал высшей силой. Подушный налог должен был выкачать из зулусов пятьдесят — шестьдесят тысяч фунтов. Его отец мог подписать чек на всю эту сумму, а если нужно, то и на сумму в десять раз большую. Но банк удвоил процент на краткосрочные займы. Если министры снова возьмут деньги в долг, процент опять поднимется. Закон высшей силы гласит: чем меньше ты имеешь, тем больше должен платить. Меньше всех имел Черный Дом, а поэтому и платить ему приходилось больше всех. Министры не станут занимать пятьдесят тысяч фунтов для того, чтобы отсрочить сбор подоходного налога. По их мнению, последняя капля пота еще не была выжата из народа. Но они возьмут взаймы целый миллион, два миллиона, десять миллионов, чтобы подавить сопротивление. А Кредитному банку, о котором тоже позаботился закон высшей силы, всякое перемещение и всякое расходование капитала было на руку. В прошлом году во время сбора подушного налога Том спросил отца, почему тот не даст правительству ссуды и не покончит с этой бедой. Старик, усмехнувшись, сказал: «Деньги им не нужны» — и тотчас заговорил о чем-то другом.
Тому почудилось что-то зловещее в этих четырех людях, склонивших друг к другу головы. Но он ничем не выдал себя, спокойно пожал всем руки, холодно глядя им в глаза. Министр обороны обменялся с Томом дружеским рукопожатием. Он казался встревоженным, что совсем не подходило ему по его должности.
— Как там черные? — невзначай спросил отец.
— Так себе, — ответил Том.
— Это зонди, — пояснил отец и добавил с улыбкой: — Ненавистники.
— Почему вы сказали «так себе»? Хотите сказать, что дела обстоят неважно? — спросил Уатт.
— Они взволнованы, сэр. Они взволнованы сбором налога.
— И намерены оказать сопротивление?
— Не знаю. Думаю, что когда-нибудь они все-таки окажут сопротивление. Но мне об этом известно меньше, чем вам.
— Я хотел, чтобы вы занялись этим, Эрскин, — сказал полковник Эльтон. — Очень печально, что вы не послушались моего совета. У нас нет настоящей системы разведки вне полиции. Но, очевидно, у вас есть основательные причины для отказа.
— Одна из причин заключается в том, что я уезжаю за границу. Я подаю в отставку.
Он совсем не собирался говорить им об этом и сейчас выпалил свое сообщение, как школьник. В наступившей тишине он почувствовал, что краснеет.
— Это уже излишне, Эрскин, — спокойно и миролюбиво сказал министр. — В отставку уходить незачем. Я позабочусь, чтобы вам дали отпуск, но мне нужно, чтобы вы возвратились; вы понадобитесь мне к началу июня.
— То есть через пять месяцев. Почему именно в июне, сэр, разрешите спросить?
— В июне мы из предосторожности прекращаем все отпуска. Этот месяц, так сказать, самый напряженный.
Том был озадачен. Он взглянул на двух других гостей, но они, казалось, и не прислушивались к разговору. Отец прижимал к губам носовой платок, а это, как Том знал, был плохой признак. Тут в разговор вмешался полковник Брю-де-Уолд, который подготовил и вручил министру обороны подробные мобилизационные планы, рассчитанные на июнь, если возникнет необходимость воспользоваться ими. Полковник быстро поднялся и сказал:
— Ну, джентльмены, мы не можем задерживать почтовый поезд.
Министр обороны положил руку на плечо мистера Эрскина.
— Au revoir[18], старина. Можно заглянуть к тебе ненадолго на обратном пути? Это будет примерно через неделю.
Все еще прижимая к губам носовой платок, мистер Эрскин нетерпеливо кивнул. В глазах его горела ярость. Том позвал Умтакати, чтобы тот увез отца.
Провожая взглядом экипаж Эльтона, в котором сидели гости, он вдруг почувствовал, как его охватила безрассудная надежда. Впереди было пять месяцев свободы. Он был почти уверен, что
