— Как жаль, что мне не придется быть свидетелем этого зрелища. — И он подал Эльтону свое прошение об отставке. — Я собирался вручить тебе это при первом удобном случае. Я говорил с твоим отцом и мистером Уаттом; он хотел, чтобы я подал прошение об отпуске, но я не могу этого сделать. Возможно, я не вернусь, а если вернусь, то вступлю в армию как рядовой…
— Это невозможно. Ты не можешь уйти в отставку, Том. Независимо от того, где ты находишься, ты должен быть или в действующих частях, или в резерве.
— Я знаю, Клайв. Я подаю прошение об отставке, чтобы, не теряя времени, можно было назначить нового командира взвода. Я вовсе не собираюсь умереть или исчезнуть навсегда. Это само собой разумеется. Через пять месяцев ты снова сможешь поговорить со мной.
— Твой отец знает?
— Да. Сказать по правде, ему это решительно безразлично.
— Хорошо. Но я душу вытрясу из старика за то, что он согласился.
— Скажи ему, что для меня это дороже миллиона.
Эльтон недоуменно взглянул на него и вдруг рассмеялся:
— Ты на седьмом небе, и я тебя понимаю. Не болтай о том, что я тебе рассказал. Сведения совершенно точные.
К ним подошла Линда. Увидев в руках капитана Эльтона бумагу, она побледнела, нахмурилась, и сердце ее стало биться сильнее. Эльтон протянул ей бумагу и улыбнулся.
— Вы теряете вновь расцветшего лейтенанта, — сказал он, — и вам не жаль?
Она покачала головой.
— О да, я вижу, вам жаль.
— Нет, капитан Эльтон, я, быть может, и теряю лейтенанта, зато взамен я приобретаю лорда с орденами и звездой.
Серые, пустые глаза Эльтона быстро перебегали от Линды к Тому.
— Ха-ха, это здорово, — сказал он.
Тимми Малкэй скользнул в дверь и вышел на улицу. Ночь была ясная, и луна направлялась к краю гор. Под звездами было не так одиноко, как в танцевальном зале, и он решил пойти узнать, почему Ферфилд, взводный связист, не пришел поскучать с ним вместе на балу. Ферфилд жил позади почтовой конторы, размещавшейся в одной комнате, и был телеграфистом — помощником почтмейстера. В почтовой конторе горел свет. Малкэй заглянул в окно и увидел, что Ферфилд без пиджака, в жилете, сидит на стуле и курит трубку. На столе стоит поднос с тарелками и чайником — Ферфилд, по-видимому, расположился там на всю ночь.
Телеграфист впустил его и снова запер дверь. Вместо объяснения он бросил ему бланки телеграмм, где карандашом было написано:
«Всем учреждениям освободить линии. Ожидать дальнейших приказаний. Повторить. Важно. Повторить 5.35. Повторить 8.05».
— Что происходит?
— Не знаю.
— Ты не можешь уйти?
— Я должен быть здесь до двенадцати, а потом меня сменит старик. Об этом никому нельзя говорить, Тимми, так что попридержи язык.
— Ладно.
— Прихвати для меня бутылку пива, когда зайдешь еще раз.
Тимми стоял, наблюдая за тем, как, повинуясь внезапным импульсам, дергалась игла телеграфного аппарата. Ферфилд начал работать ключом, и Тимми казалось, будто тысячи миль проводов покрыли всю страну и в них живет и вибрирует нечто просящееся наружу. Он возвратился в зал и увидел, что танцы немного оживились. Мазурку решились танцевать и немолодые уже танцоры, которые бодро подпрыгивали, выделывая самые замысловатые па. С мужчин лил пот в три ручья, когда они самозабвенно кружились с развевавшимися по воздуху фалдами фраков. Окончив танец, они громко разговаривали и смеялись. Женщин обмахивали веерами разгоряченные лица, сверкая фальшивыми бриллиантами, украшавшими их прически. Ряды танцоров, приготовившихся к лансье, были весьма внушительны; послышались шутливые замечания, вызвавшие взрывы смеха. Прогремела дробь барабана, запела труба — сигнал приготовиться. Тимми Малкэй следил за Линдой и Томом; те стояли рядом, и глаза их горели в желтом свете ламп. Фрак Тома подчеркивал его широкие плечи и мускулистые ноги; голова его была откинута, и широкий лоб, твердый подбородок и кавалерийские усы придавали его лицу какое-то благородство. Его визави, капитан Клайв Эльтон, был выше ростом и более красив, но в нем была та же чопорная холодность, что и в его отце. Постукивая ногой в такт музыке, Тимми следил за Линдой и Томом. Даже если бы у него не нашлось для нее нужных слов, выражение его лица, если она удосужится его заметить, красноречиво скажет ей о том, как она хороша в этот вечер. Над низким вырезом бального платья возвышались белые плечи и шея, а блеск ее волос напомнил ему о розе, именуемой «Золотая заря», у которой сердцевина похожа на луч солнца. Внезапно он вспомнил, что Ферфилд сидит один в душной маленькой конторе, и пошел в буфет взять бутылку пива.
Он постучал, но Ферфилд долго не открывал. Наконец, он отпер дверь. Лицо его было бело как мел, а в зубах торчала погасшая трубка.
— Началось, — сказал он.
— Что? Боже, ты меня пугаешь.
— Восстание зулусов.
Тимми тихонько свистнул.
— Черт побери! Где?
— Где-то на юге… за Питермарицбургом. Скорей помоги мне снять копии. Тебе придется отнести их, Тимми!
Тимми принялся разбирать каракули в блокноте, а Ферфилд снова сел за аппарат, и стук возобновился.
«Срочно, капитану Эльтону, лейтенантам Эрскину, Малрою, Роби, Гаспару, эскадрон А, правое крыло. Все районы объявляются на военном положении. Немедленная мобилизация, выступить к Торнвилю через Питермарицбург. Получена санкция на реквизицию железнодорожных вагонов. Подтвердите готовность командира запаса к обороне на месте. На подготовку 36 часов. Подтверждение эскадронам В. С. Адъютант Кэвелл».
Была еще одна, более длинная телеграмма полковнику Эльтону от командующего — он освобождался от должности командира Уиненского полка легкой кавалерии и назначался командиром пехотной части; этой части предстояло во взаимодействии с двумя другими очистить районы, занятые черными. Телеграмма Джеку Гаспару, майору в отставке, приказывала держать наготове резервы; телеграммы судье и полиции сообщали код. Все колеса машины пришли в движение.
Тимми переписал первые телеграммы и побежал в танцевальный зал. «Ну, теперь эта чертова вечеринка полетит вверх тормашками», — сказал он себе, даже немного радуясь в душе, как человек, наблюдающий за дымом большого пожара. С важным видом он прошел через зал, сдвинув на ухо свою бескозырку, и пушистые каштановые волосы торчали у него на макушке, как клок сена, выхваченный ветром из стога. Полковник Эльтон пробежал глазами все телеграммы, и выражение его лица испугало Малкэя. Тимми хотел спросить, будут ли у полковника какие-либо приказания, но стоял, онемев, облизывая пересохшие губы, пока этот рослый человек со взглядом кобры не оттолкнул его в сторону и не взбежал на подмостки. Оркестр умолк.
— Прошу сохранять спокойствие, леди и джентльмены, — хриплым, резким голосом отрывисто произнес Эльтон. — К сожалению, с сегодняшнего вечера мы становимся военным лагерем. Введено военное положение, но все в наших руках, и причин для тревоги нет. Офицеров прошу собраться через десять минут в гостинице.
В полном безмолвии следили присутствующие за тем, как он спустился с подмостков и тяжелой поступью, стуча каблуками, пошел через зал. Выражение его лица заставляло женщин содрогаться, и когда он, выходя, задержался в дверях, чтобы передать телеграмму своему сыну, тишину нарушил одинокий вопль. Какая-то женщина упала в обморок. Люди хлынули к дверям. Клайв Эльтон поднял руку и что-то
