поступлений коллекции.
– Не может быть, – прошептал Разуваев, прикрывая ладонью рот. – Наградная шпага генерал-аншефа Панина. Не может быть.
– Понимаю ваше состояние, дорогой профессор, я взволнован не менее, чем вы.
– А чем он знаменит? Я знаю канцлера, а генерала не помню. – Розум глядел на экспертов непорочными глазами.
– Вам как офицеру надлежало бы о нем знать, – укорил подполковника профессор и продолжил менторским тоном: – Это тот самый Панин, который в битве под Цорндорфом отразил натиск прусской кавалерии фон Зейдлица. Прусская кавалерия была на то время самой сильной в мире и считалась непобедимой.
– А сабля, есть ли какие-то сведения по сабле? – нетерпеливо спросил Розум.
– Ну что ж. – Панин хитро улыбнулся. – Саблей я надеюсь удивить нашего профессора, пожалуй, побольше, чем шпагой.
– Неужели гетманская? Сабля коронного гетмана? – Профессор привстал со стула, снял очки и просяще глядел на Панина близорукими глазами.
– Гетманская, – подтвердил Панин, вызвав у Разуваева подобие стона. – Но не коронного. Это сабля Великого Литовского гетмана Яна Кароля Ходкевича. Была подарена ему королем Сигизмундом Вазой за разгром взбунтовавшейся шляхты, выступившей против короны.
– О боже, сабля с изумрудами гетмана Ходкевича. – Разуваев сел на стул и надел очки. – Та, с которой он умер в Хотине?
– Ну, это достоверно подтвердить не представляется возможным. Но расписка за саблю, купленную бригадиром Самариным у потомков Ходкевича, сохранилась в бумагах Архипа Каратаева.
– А что, Литовский Великий гетман по рангу ниже коронного? – поинтересовался Розум.
Оба эксперта посмотрели на подполковника с сожалением, как на неразумное дитя.
– У Речи Посполитой, – терпеливо пояснил Разуваев, – во всей истории не было более героической фигуры, чем гетман Ходкевич. Этот гетман почитается как национальный герой сразу у трех народов: польского, белорусского и литовского.
– Ну как, удалось мне вас удивить? – весело спросил Панин, потирая руки.
– Это находки национального, да что там национального – мирового значения. У меня культурный шок, мне нужно время, чтобы прийти в себя, – признался Илья Филиппович.
– Так что тайник оказался не так уж пуст, подполковник? – обратился Панин к Розуму, когда они ехали назад в отель.
– Не могу раскрывать секреты следствия, но вы близки к истине, граф.
– Значит, Перье? Так что же, и Ройбаха он убил?
– Нет, Перье тут совершенно ни при чем. В гибели барона фон Ройбаха виновны случайные люди. Владимир Георгиевич, я, честное слово, не могу вам больше ничего сказать. Идет следствие, и это следственная тайна.
– Ну хорошо-хорошо, я понимаю. А что будет с находками?
– До окончания следствия они будут храниться в следственных органах как вещдоки.
– Вещдоки? А это что?
– Вещественные доказательства.
– А-а, полицейский сленг, понятно. Скажите, Алексей, а больше сабель там в тайнике не находили?
– Нет, Владимир Георгиевич, той сабли, которую вы имеете в виду, там не было. Я, как узнал про сабли, честно говоря, сам обрадовался, думаю, ну все, это точно она. А как развернул мешковину…
– Они что же, в мешковине были?
– В мешковине. Футляры уже потом Разуваев раздобыл. Так что, как только я на них глянул, сразу понял – монголки нашей здесь нет.
– Как вы сказали? Монголки? – захохотал Панин.
– Ну да, они же монголы были, ханы эти. Так что монголочка наша потерялась.
– Ну ничего, зато какую гордую полячку и русскую красавицу поймали! Вы знаете, такой удачи за последние лет пятьдесят я просто не припомню. Так что вам расстраиваться нет причин. Ваше имя уже вписано в историю.
– Мое имя не должно фигурировать ни в одном официальном документе, граф. Так что все лавры достанутся вам с Разуваевым.
– Нет худа без добра. А по ханской сабле никаких концов?
– Нет. – Розум отрицательно покачал головой.
– Жаль. – Панин вздохнул и посмотрел в окно машины на Тверскую. – Алексей, – опять обратился он к Розуму, – вы помните о нашей договоренности? Если вы найдете саблю, обязательно известите меня.
– Помню, Владимир Георгиевич, наша договоренность остается в силе.
– Дайте мне слово офицера.
– Даю слово, граф.
– Я вам верю.
Розум с Леной на кухне пили чай.
– Лешка, мне нужна твоя помощь. Ты можешь послать запрос в свою службу информации?
– Могу, а что тебя интересует?
– Мне нужно генеалогическое древо генерала Брандстрема, посланника Швеции в России в 1918 году.
– Ты что же, надеешься найти, кому Архип передал ценности?
– Ну, попытаться по крайней мере.
– Думаешь, что-нибудь из этого получится? – с сомнением покачал головой Розум.
– Ну Леша, я же в историко-архивном училась. Поиск в архивах – моя специальность.
– Ну-ну, давай попробуй. А что тебя конкретно интересует?
– Меня интересуют все российские родственники генерала. Помнишь, в письме сказано, что некий Стасик передал ценности через шведского посланника, который доводился ему родственником. Я решила покопать в этом направлении.
– Ну что ж, вполне разумно, вполне, – задумчиво одобрил затею Лены Розум. – Я завтра же пошлю запрос на генерала, как его?
– Брандстрем, генерал Брандстрем, – с готовностью подсказала Лена.
– Хорошо, я сделаю запрос завтра же, пусть запросят Швецию. Это же дипломат в ранге посла, так что мы можем официально запросить их министерство иностранных дел.
Через две недели в четверг Розум получил ответ на шведский запрос. Семейство Брандстрем имело обширные родственные связи с дворянскими родами Прибалтики. В качестве наиболее известных родственников Брандстремов были перечислены семь семейств остзейских баронов:
фон Тизенгаузены,
фон Аугстрозе,
Виллард фон Гогенау,
фон Розены,
фон Корны,
фон Кнорринги,
фон Ливены
и почему-то графы Коцебу.
Министерство также подтверждает, что в течение 1918 года генерал Брандстрем действительно оказывал содействие переправке в Швецию документов и ценностей по просьбе их законных владельцев. Из перечисленных выше фамилий достоверно известно о помощи генерала представителям семейства Вилларда фон Гогенау. О содержимом переданных грузов никакими сведениями министерство не располагает.
Министерство просит принять к сведению, что вся деятельность генерала Брандстрема и его дочери по оказанию помощи гражданам России, оказавшимся под угрозой репрессий, в чем бы она ни выражалась, носила сугубо частный характер и осуществлялась исключительно от имени частных лиц. Правительство
