– Нет, я частный детектив, – ответил Розовски. – Натаниэль Розовски. Господин Каплан – Давид Каплан, – уточнил он, – господин Давид Каплан попросил меня кое-что выяснить. Я задам вам несколько вопросов, а вы, если захотите, на них ответите.
– А если не захочу? – ехидно прищурился Дарницки.
– Не захотите – не ответите. Я ведь уже объяснил: я не полицейский, а на отвечать вопросы частного сыщика вас никто не может заставить.
Иосиф Дарницки хмыкнул:
– Скажите пожалуйста! Полная свобода! Коммунизм! Капитализм! Еврейское счастье! Хочу – говорю, не хочу – не говорю. А потом вы мне скажете: ага, ты не захотел отвечать – значит, тебе есть, что скрывать. А ну-ка пойдем, поговорим в полиции. А мне скрывать нечего. Так что спрашивайте. Полиции я все рассказал, можете узнать и там. Если они записывают то, что им говорят.
– Ну, узнавать там я ничего не буду. Я лучше послушаю вас.
Снедаемые любопытством, два старика поднялись с лавки и приблизились к ним. Натаниэль вежливо кивнул.
– Они нам не помешают? – поинтересовался шамес.
– Нет-нет, – заверил его Розовски. – Наоборот, очень кстати, я хотел бы кое-что спросить и у них.
– У нас? – спросил первый старик. – Надо же, какая честь!
Его лицо было безмятежно спокойным, седая борода аккуратно подстрижена, серая кепка – в тон костюму-тройке – чуть сдвинута набок. Вообще, старик больше походил на молодого ехидного парня, для смеха приклеившего бороду и расчертившего лицо десятком морщин. Виной тому были светлые озорные глаза. Правда, вряд ли молодой заработал бы такое количество орденских планок, приколотых над левым карманом.
– А вы кто? – спросил второй, в черном костюме и с кипой на голове.
– Он – частный детектив, – объяснил шамес. – Наш еврейский Шерлок Холмс. А что? Холмс, по-моему, тоже был из наших… Во всяком случае, нос его выдает. И на скрипке играл. Что, нет? Так может быть, мы сядем?
Они вернулись к лавочке, уже вчетвером. Старики сели, Натаниэль остался стоять.
– Спрашивайте, – сказал шамес. Его товарищи синхронно кивнули.
– Расскажите, что произошло в тот вечер и что он увидел в синагоге, – попросил Розовски.
Дарницки монотонно изложил историю, уже известную Натаниэлю из газетной статьи и рассказа Давида Каплана.
– Вам что-нибудь бросилось в глаза? – спросил детектив, когда шамес закончил. – Вот вы говорите: книги были сброшены с полок. Почему, как вы думаете?
– Не знаю, – ответил Дарницки. – Мало ли… Может быть, рабби Элиэзер – благословенна будь его память – что-нибудь искал в тот момент, когда на него напали.
– Ну-ну… – пробормотал Розовски. – И какое же расстояние от стеллажа до места, где нашли тело?
– Метра четыре, – ответил шамес. – Я вам покажу, хотите?
– Да, конечно, – ответил Розовски, но не двинулся с места. – Что же это за Шварценеггер такой – отшвырнул крупного мужчину на такое расстояние… – он вспомнил щуплого Цедека и покачал головой.
– Не Шварценеггер, – поправил шамес. – Совсем другой…
– Скажите, господин Дарницки, а среди тех, кто молился вечером, не было ли кого-нибудь незнакомого?
Дарницки отрицательно качнул головой.
– Нет. Незнакомых не было.
– А вообще? – спросил Натаниэль. – Вообще, часто ли в синагоге появляются незнакомые люди?
– Бывает, – ответил шамес. – Знаете, опаздывает кто-то на минху, забежит, помолится – и уходит. Вообще-то редко, в основном тут бывают свои. Из нашего района. Район маленький, все друг с другом знакомы.
– Да, – сказал Натаниэль, – как и во всей нашей стране. Все друг с другом знакомы… А кто заменит рабби Элиэзера? Вы уже знаете?
– Конечно, – Дарницки тяжело вздохнул. – Его сын и заменит. Рабби Давид Каплан. Он и живет тут рядом. Через две улицы… – шамес повернулся к старику с колодками и его соседу, выглядевшему несколько моложе. Сосед был смуглым, в иссиня-черных волосах – ни единого седого волоса. Оба внимательно слушали разговор шамеса с детективом.
– Они видели, как раввин Каплан возвращался в синагогу, – сказал шамес. – Вернулся, а потом покинул ее и прошел мимо них.
Старики кивнули одновременно.
– Как вас зовут? – спросил Розовски седобородого.
– Михаил. Михаил Зайдель. А он – Арон. Из Самарканда.
– Господин Зайдель, так вы говорите, рабби Элиэзер возвращался в синагогу?
– А вы думаете – нет? Как же его, в таком случае, убили? – старик насмешливо взглянул на сыщика.
– Действительно, – Розовски засмеялся. – Я хотел спросить: вы уверены, что видели именно его?
– Я еще на зрение не жалуюсь, – обиженно ответил Зайдель. – Слава Богу, телевизор без очков смотрю. И газету без очков читаю. И Арон тоже видел. Мы сидели вон там, – он махнул рукой на противоположную сторону улицу. Там стояла скамейка, которую сейчас занимали несколько женщин, внимательно наблюдавших за происходящим во дворе «Ор Хумаш». – Рабби прошел мимо нас вон оттуда, – он показал на дорожку, огибавшую скамейку позади и выходившую к пешеходному перекрестку. – Прошел в двух шагах от нас. Остановился прямо под фонарем и поздоровался. Поздравил нас с праздником.
– Вежливый, – вставил Арон, напряженно ждавший момента встрять в разговор.
– Да, вежливый, – повторил Зайдель. – Потом перешел через дорогу, вошел сюда, во двор.
– И долго он здесь пробыл? – спросил Натаниэль.
– С полчаса, наверное, – поспешно ответил Арон. – С полчаса, не больше.
– А потом?
– Потом вышел, попрощался с нами и ушел.
– Опять прошел мимо вас? – уточнил Розовски.
– Нет, зачем ему проходить мимо нас? Он же домой шел. А живет он вон там, – Зайдель махнул рукой в сторону новостроек. – Так что прошел он по противоположной стороне.
– Вы же говорите, что он попрощался, – напомнил Натаниэль. – Что же он – крикнул: «До свиданья»? Или как?
– Зачем кричать? На земле и так шума много, – назидательно заметил Зайдель. – Помахал рукой – дескать, пока, ребята. И дальше пошел. Он всегда так прощается.
– Как? – заинтересовался Натаниэль. – У него что – какой-то особенный жест, что ли?
– Особенный, – ответил Зайдель. Арон подтверждающе кивнул. Зайдель вдруг резко поднялся, отошел на несколько шагов назад, вздернул вверх руку с растопыренными пальцами – задвигал ею так, словно воздух был водой, а рука – веслом.
– Вот так, – сказал он. – Правда, смешно?
– Да, смешно… – рассеянно повторил Розовски. Почти наверняка старики видели убийцу. Только это ничего не дает. Он шел по противоположной стороне мостовой, а они сидели под фонарем. Единственное, что можно сказать: в момент совершения преступления убийца был одет точно так же, как и жертва. В черном сюртуке и широкополой шляпе. И еще этот прощальный жест. Похоже, он неплохо знал убитого. Во всяком случае, знал характерные для рабби Элиэзера жесты… Что же получается? Выходит, пришел он другой дорогой? Или права полиция? Преступник был в синагоге до того, как ее заперли. Был на вечерней молитве, а потом забрался внутрь бимы. Вполне мог это сделать, поскольку в такой момент люди не особенно следят за происходящим. Хотя – шамес утверждает, что в тот вечер не видел ни одного незнакомого человека.
– Скажите, а когда вы ушли оттуда? С той лавочки? Не помните?
Зайдель посмотрел на Арона из Самарканда.
– В половине одиннадцатого, – уверенно сказал тот. – Мне отсюда до дома идти – пять минут. Я когда
