перетекающими друг в друга по законам Лобачевской геометрии. Общие поездки к родителям, общие встречи с друзьями, – с Катиными друзьями, своими Сергей так и не обзавелся, – общие вечера и общие ночи…
Катя вернулась к своим обязанностям, своей работе, сменив на посту верного, преданного Лидусика. После вынужденного перерыва, пережитой депрессии и апатии стремилась будто наверстать упущенное, с головой нырнула в ворох бумаг, клекот телефонных звонков. Перетащила к Сергею кипу туго набитых папок с тесемками, справочников, простыней проектной документации, плотно окуппировала кабинет. А Сергею было вовсе не жаль кабинета, он смирно и радостно переехал со своими бумагами к телевизору, на журнальный столик.
Кате просто невмоготу было бы дни напролет бездельно сидеть в ожидании Сергея, в такие моменты ей казалось, что время остановилось на одном месте, что стрелки прилипли к циферблату, сломались все часы в доме. Но и любимая работа затягивала, манила за собой.
Тогда уже Сергей недовольно ворчал. Ворчал, но добродушно мирился с тем, что получил себе в половины такой деятельный организм. Катя категорически отказывалась перевоспитываться, наращивать светскость, превращаться, по ее собственным словам, «в кумушку». Выбежит встретить, повиснет на шее, нежно расцелует, выспросит-выслушает терпеливо и внимательно, накормит ужином, а при первой возможности – шасть, и обратно за стол, чуть ли не до утра.
Правда, надо быть справедливым, такие творческие запои случались у нее нечасто, она очень старалась переделать всю необходимую работу днем, до его приезда. И все равно приходилось иногда Сергею Кирилловичу первому ложиться в никем не нагретую постель и томиться в ожидании. Он обычно не выдерживал, вставал, ныл у нее над ухом, призывал в свидетели Боба, а Катерина умоляюще отмахивалась:
– Серый, еще немножечко, только-только начало что-то вытанцовываться…
Пока она «вытанцовывала», он слонялся в компании Боба, смотрел круглосуточные «Новости», но больше без нее не ложился.
Она и звала его как отец, Серым, как больше никто никогда не звал.
Она «вытанцовывала», а он в ожидании размышлял о том, что был категорически неправ, считая лучшим временем вечера – время лежания в ванной неподвижной тушей, и наступает оно в момент перешагивания порога ванной комнаты.
Не-ет, время это начинается открыванием ворот гаража, предвкушением того, что еще немного и повиснет, затрепыхается на шее Катерина, суетливо завертится под ногами, и залает Боб, и все вместе войдут они в дом, а там…
А там уж как получится, но он, Сергей Кириллович, согласен мириться даже с приступами Катькиной занятости ради всего остального, что происходит в стенах этого дома. Дома, ставшего его талисманом, сделавшего его счастливым.
С Катькой Сергею вообще была сплошная новизна и сплошная морока. Драгоценности ее не интересовали, это он понял еще при прежней встрече, в самолете. От нового автомобиля она категорически отказалась, заявив, что привязана к своему «гольфу», любит его и менять не хочет. Даже в знаменитый на весь город салон «Парадиз», принадлежащий Сергею, где традиционно приводили себя в порядок, не щадя живота своего, все прежние Сергеевы дамы сердца, она ездить отказалась. Сходила ровно три раза, причем на второй заметно погрустнела, а после третьего решительно заявила:
– Больше не пойду. Ни за какие пироги.
Сергей переполошился, что с Катей там как-то неделикатно обошлись, что само по себе казалось невероятным: подготовка персонала проводилась на самом высоком уровне, тем более в «Парадизе». Но после допроса с пристрастием расхохотался, поняв, что она элементарно теряется от особого к себе внимания.
– Да и ездить туда далеко, а мне времени жалко. Может, я буду, как раньше?
Как раньше означало, что ходить она будет, но не к нему, а в малюсенький косметический кабинет при какой-то затрапезной больничке, куда ходила уже несколько лет. Оказывается, именно там ей хорошо и комфортно. Ну что с ней будешь делать? Осталось лишь убедиться, что в этом кабинетике и впрямь работает неплохой специалист, и дать добро.
А когда она пренебрегла уик-эндом в Париже, поменяв его на выходные на острове Валаам? Заявила, что стыдно Сергею вырасти в Ленинграде, дожить до седых волос, заграницы посмотреть, а Валаама не видеть.
Сергею Кирилловичу было невдомек, что всему виной оказалась Катькина подписка о невыезде. Ей сильно, смертельно сильно хотелось вместе с ним в Париж. А Сергей, действительно, плохо знал родную страну. Сначала на путешествия не было денег, лето он проводил в пионерском лагере в Лосево, позже – на стройке, зарабатывал. А еще позже открылись границы, и Сергей, поддавшись моде, отдыхал в Европе, потакал желаниям своих подружек. Свободного времени было у него настолько мало, что, изредка выхватываемое урывками, оно было слишком ценно для того, чтобы спорить, где его провести.
Катерина не стала обращаться ни в какие турфирмы, позвонила напрямую какому-то знакомому капитану, и в назначенный час они с Сергеем прибыли на Речной вокзал к борту теплохода. Катьку моментально выбежали встречать незнакомые Сергею мужики в форме, отняли багаж и проводили до самой каюты. Лично убедились, что все в каюте находится на своих местах, пожелали приятного отдыха и удалились, как «двое из ларца». На недоуменный взгляд Сергея Катя как что-то само собой разумеющееся ответила, что это были старпом и пассажирский помощник.
Сергей Кириллович был представлен судовому персоналу коротко:
– Сергей, мой муж.
Впервые Сергей Кириллович был просто мужем. Не доктором, не светилом, не бизнесменом, а мужем. С непривычки было немного обидно. А еще сжигала изнутри бессильная ревность ко всем этим мужикам, с которыми Катерину связывало что-то, его не касающееся. Он понимал умом, что связаны все они просто общим делом, работой, но все равно ревновал и чувствовал себя бесплатным приложением, самоваром.
Правда, и гордость за Катьку присутствовала, и это тоже было в новинку: с ней советовались, ее расспрашивали, перед ней отчитывались о работе каких-то устройств и непонятных ему механизмов. От всего этого и без того сложный характер Сергея Кирилловича совсем испортился, он брюзжал и дулся, ворчал, был всем недоволен и малодушно списывал собственное состояние на качку и морскую болезнь.
«Просто мужем» был он и на другой день на острове, когда с Катериной как со старой знакомой раскланивались экскурсоводы, продавцы сувениров и даже двое монахов. Смеясь, Катерина объяснила, что прошлым летом больше месяца возилась с этим теплоходом, пока довела до ума, и на Валаам с ними ходила несколько раз.
– Зачем же ты опять сюда поехала?
– Не поехала, а пошла, деревня, – ехидно поправила Катя и просто добавила: – Ты же здесь не был.
Это было странно, что сердце Сергея сильнее забилось от ощущения праздника и детства, когда его водили и показывали, открывали перед ним огромный мир. С того времени никто и никогда, кроме родителей, не делал что-то специально для него, вопреки собственным желаниям и интересам.
Ближе к вечеру, вернувшись на теплоход, который Катя отчего-то упорно называла пароходом, она невинно объявила, что у нее назначена встреча в машинном отделении и ей надо воочию в чем-то там убедиться. Резво скрылась вместе с механиками в стучащем, жарком чреве судна, разрешив Сергею с минуту постоять на верхней решетке, у самого входа в машинное отделение. Грохот стоял невообразимый, и Катькины объяснения он почти не различал в невероятной какофонии звуков.
Катерина напялила на себя большие замасленные наушники, поцеловала его на прощание и велела не скучать.
Сергей Кириллович постоял немного на открытой палубе, глотая обиду, тут же попал под перекрестный огонь взглядов одиноких дамочек, был обгажен чайкой, не выдержал и спустился палубой ниже, вышел по скрипучим дощатым сходням на берег.
С борта соседнего теплохода доносился зычный призыв по радио:
