меня в дальней комнате и держал как в темнице. Через несколько дней сам явился...
Тут она запнулась. Как рассказать о том страхе и унижении? Язык не поворачивается...
- То-то! - позлорадствовал тогда Любимов. - Поняла теперь? Привыкла жить на дармовщинку, бездельница! Барышней возомнила себя, дерзостная! А ты только холопка моя, крепостная раба, и я что хочу с тобой, то и сделаю! Поняла?
- Поняла, барин.
- Так что ж, разлюбезная, на черную работу тебя? На огороды? Может, на скотный двор?
- Ваша барская воля, - ответила давно готовая к тому Маша.
- Ага, покорство проявляешь - это хорошо! Такой и должна ты быть - послушливой без рассуждений.
- Я из вашей воли не выйду.
- А если не выйдешь из моей воли... Куда тебе на работу - выдюжишь ли? В доме тебя оставлю. Более того - сам в бархат одену. Золотом осыплю.
Изумление прочел Любимов в невольно поднятых на него испуганных глазах. «Только глазами и берет, - промелькнуло в мыслях. - А до чего ж с Варварой схожа!»
И он приблизился к девушке, распахнул широко руки для объятия. Маша бросилась в угол, к образам, под их защиту.
- Так-то! - насмешливо протянул барин. - Вот какова твоя покорность! Бунтовать? Глупая девка! Придешь, когда позову! А сейчас пошла вон. Ступай к Таисье, пусть даст тебе самую черную работу. Скажешь – я приказал. А пока на глаза мне не попадайся... барышня нагулянная!
- Жизнь моя стала самая горькая, - продолжала рассказывать Маша, кое-как пересказав Петру эту сцену. - Дворовые надо мной принялись смеяться открыто, Таисья, ключница... Что ее винить - барину угождать нужно, нашему не угоди, попробуй! Плакала я, когда никто не видел. К работе, которой не занималась никогда, привыкла скоро, научилась всему, только уставала сильно - от рождения слаба. Барин про меня словно забыл. И был денек - показалось, что и ко мне счастье пришло. Весной это было, в мае, под вечер...
…В тот вечер, душистый, тихий, предзакатный, Маша, не выдержав, убежала от вздорной Таисьи, спряталась во дворе за сараем, сидела на малом бревнышке, грустно слушала переливы счастливых птах...
- Здравствуй, Марья Ивановна! - раздалось над ней. Очнувшись то ли от странной задумчивости, то ли от дремоты, Маша открыла глаза. На нее с высоты богатырского роста смотрел молодой конюх Григорий.
Девушка улыбнулась, в улыбке угадывалось смущение – парень застал ее врасплох.
- Здравствуй, Гриша.
- Чего попусту сидеть, Марья Ивановна, глянь, диво какое повсюду, яблони закучерявились – пойдем погуляем.
- Да что ты? Таисья увидит - убьет меня.
- А ежели б не Таисья... Согласилась бы?
Маша, покраснев, отвернулась.
- Что не отвечаешь? - Гриша, не церемонясь, уселся рядом на бревно. – Э, да ты чего… никак плакала? Эх, Марья Ивановна, сердце болит, как на тебя взгляну. Царевна ты, Маша, по тебе ли нынешнее житье...
Он любовно глядел на нее, а Маша, неожиданно оробев, не могла ничего ответить.
- Слушай! - выпалил вдруг Григорий. - Барин меня жалует. В ноги кинусь, отдайте мне, мол, Машеньку в жены. Пойдешь за меня?
- Ты... шутишь что ли, Гриша?
- Шучу?! Аль и впрямь ты, барышней живши, не замечала, что по тебе я сохну? Ну, дело ясно, не до конюхов тебе тогда было. А я ведь... Только о тебе ведь и думал. Девки за мной... Чуть не в драку. Ей-ей! А я вишь каков. Мне тебя было надобно. Царевну!
- Страшно слушать!
- Что так? Не веришь? Идешь ты, бывало, по саду с Катериной Степановной, а я схоронюсь, да тайком на тебя любуюсь. Вот, думаю, - лебедь белая... А сердце так и мрет.
- Перестань...
- Да не бойся. Я сегодня же барину в ноги...
- Нет-нет! - Маша поспешно встала. - И думать забудь. Хуже меня не сыскать тебе нынче невесты. Прощай!
Гриша за ней не пошел. Потягиваясь, сидел на бревнышке, щурился и поглядывал на синюшнее облачко. Дождь будет, что ли? Ах ты, как все сложилось! Думал ли он, что его «лебеди белой» крылья сломят, что он, пожалуй, и покровительствовать ей сможет? Барин любит его - видный, смекалистый, покорный, почтительный. Обмолвился как-то, что хочет его из конюхов в камердины пожаловать. И то... Цену Гриша себе знал. И не лгал, что девки по нему сохли. Не одному женскому сердцу нанес смертельную обиду. Все ему было нипочем. А Машенька! Полубарышня. Такая только ему и нужна!
В этот же вечер он свое обещание исполнил - растянулся на полу перед Любимовым.
- Ты чего это, Гриша? - удивился хозяин.
- Прошу милости вашей, барин! Жениться надумал.
