- Господи, помилуй! – Белозеров перекрестился.
- Да. И нас, Вельяминовых, к сему приплели.
Настала очередь Петруши вцепиться в спинку стула.
- Что... что ты говоришь?!
- Эх! Наталья Ваню прислала с приказом от Бестужева – в столицу ни ногой. А я хотел было завтра же в Петербург, тайком, через вице-канцлера - до самой Царицы, в ноги Елизавете Петровне – за вас просить. А теперь...
Петруша закусил губу.
- Проклятье! – вырвалось у него в конце концов. – Да что же за жизнь такая проклятущая! И ни в чем мне счастья нет. А вас-то за что...
- О сем лучше вообще не думать, друг мой. И жизнь нечего проклинать, грешно это. Образуется. Дядя, представь, был арестован, потом отпущен, и скрылся из Петербурга. Надеюсь, и у Наташи рассуждения хватило уехать. Она передала через Ваню, чтоб я за нее не опасался. Что у нее там происходит, ума не приложу. Как не опасаться, она порой бывает совсем сумасшедшая... Но делать нечего, ждать придется.
- Ждать?!
- А чего ж еще-то?
- Я ждать не буду! Да я... я завтра же с Машей обвенчаюсь! Да она же... пойми – она совсем беззащитна!
Александр развел руками.
- Нельзя, Петруша. По закону она Любимова холопка. Беда может быть. Ничего не поделаешь. Жди... И я буду ждать. Приказ вице-канцлера – тихо сидеть да не высовываться. Глядишь, и дождемся чего- нибудь...
Последнее произнес он сквозь зубы и тоже - почти с ропотом. Так и слышалось в этих словах: «А дождемся ли?»
...Но в этот день не только им довелось пережить потрясение. Потрясение – только совсем уж иного рода – выпало и на долю Митеньки-иконописца.
Сладко выспавшись в уютной, хоть и маленькой горенке, отведенной ему в Гореловском барском доме (трех часов вполне хватило, спал он мало), Митя, потянувшись, вышел в сад. Было ему чуть тревожно, но все ж весело. Почему-то уверился он, что на этот раз ни за что не найдет его дядька (если только тому искать не надоело), хоть и остался рыжий Архип недалече – в соседнем селе. Чувствовал Митя, что в Горелово он в безопасности. А далеко загадывать на будущее не привык...
Так рассуждая, отдыхал Митя душей, любовался красотой вельяминовского сада. Рисовать потянуло... Решил раздобыть бумаги да хоть угля, чтоб срисовать восхитившую его красоту. Вернулся к дому. Да только, проходя мимо окон, вдруг замер, пристыл и долго смотрел в одно из них... В одном из окон увидел он Машу...
Маша задумчиво глядела на залитый солнцем двор – и ничего не видела. Мысли ее о будущем были не столь безмятежны, как у Мити. Скрипнула дверь. Девушка очнулась, обернулась, и тихая улыбка осветила печальное лицо.
- Петруша! Я тебя ждала...
Петр взял обе ее руки в свои и поочередно поцеловал их. Маша погладила его пшеничные кудри, прошептала:
- Хоть ненадолго, но с тобой.
- Отчего ж ненадолго? Теперь – навсегда.
В прекрасных глазах Петруша прочел грусть и укор:
- Навсегда? Нельзя так говорить! Нам ничего не дано знать...
- Так, стало быть, и ты не говори, что ненадолго.
Она устало вздохнула.
- Страшно представить, что станется, ежели раскроется обман. Александр Алексеевич меня за сестру двоюродную выдает. Неужто никто ничего не заподозрил?
- А что ж такого... У них, у Саши и сестры его, где-то есть родня по матери. Только «где-то» это так далеко, что с родней они никогда и не видятся. Так почему же не привезти нынче Александру сестрицу двоюродную погостить в свое имение? Ну, не вздыхай, не грусти, моя красавица... Верю я, что быть тебе госпожой Белозеровой.
- А я вот думаю, что не будет этого, - Маша произнесла это так спокойно и просто, что Петруше неприятно вдруг стало, тревожно.
- Зачем ты так говоришь?! – воскликнул он. – Только перестань толковать о том, что я барин, а ты – холопка.
- Не перестану. Ничего с этим не поделаешь. Ты – барин, Петруша, дорогой мой и ненаглядный, а все ж мы разного полета птицы. Даже выручите вы с Александром Алексеевичем меня на волю – я так бывшей любимовской холопкой и останусь. Не пара тебе.
- Ну что ты меня мучаешь? – отозвался Петруша почти с досадой. – Да я без тебя... да и...
Он в глубоком огорчении махнул рукой, не найдя слов, и повернулся было к двери.
- Петруша! – тихо позвала Маша. - Прости... Прости меня... родной мой.
Поручик горячо обнял ее...
