делалось.
- Так бывает. - Маша, похоже нисколько не удивилась тому, что можно не радоваться весне, но сердцем привечать приближение осени. – Нет ничего тоскливей весны, когда у тебя из сердца весну вынуть стараются.
- Что… что вы сказали? – поразился юноша. Сам он ощущал тягость в самое светлое время, да чтобы так вот просто и точно выразить это… «Так она барышня, чего ж я дивлюсь». А барышня вдруг ответила:
- Иван-чай мне приятней всех цветов. Отчего – не знаю. Как будто тучка малиновая на землю ложится. И чувствуешь, что лето уже старится и осень не за горами. Хорошо на душе, тихо так становится.
Митя глядел на нее во все глаза. Барышня, по его рассуждению, должна любить розаны, не меньше. Маша, похоже, и сама это уже поняла, но не стало ей тревожно, оттого, что проговорилась, напротив – улыбнулась невольно. «Пускай думает, что я из глуши дремучей, из тех бар, у кого один двор, и кои по слогам читают». Что ж, а ведь с Петрушей, пожалуй, про иван-чай вот так-то и не поговоришь…
В Прокудино
Плохо было Наде в подмосковном доме, в родовом ее гнезде. От графа, отца ее, – никаких известий. Фалькенберг, что всю дорогу казался мрачнее тучи, поселился, никого не спрашивая, в комнатушке на нижнем этаже и почти оттуда не выглядывал. Зато прибывший с Надей из Петербурга управляющий Прокудиных Карп Петрович не спускал с юной барышни глаз, и Надежда гадала, чей приказ выполняет он: самого ли Кириллы Матвеевича, Фалькенберга, а может... отца Франциска? Последний, к большому Надиному облегчению, до сих пор не показывался. Девушка догадывалась, что именно сие обстоятельство и послужило причиной тревоги и мрачности ненавистного немца. Если бы видела она, тихо плачущая в углу кареты на пути в Прокудино, как сопровождавший ее верхом Фалькенберг то и дело останавливается, и, оглядываясь, подолгу смотрит вдаль, то уверилась бы в своих предположениях. К страшной тревоге от неясности и двусмысленности своего положения, к волнению за отца (Надя хотя и была на него разобижена, но отец все-таки...) примешивалась горечь от расставания с Александром Вельяминовым и досада на него, дорогого возлюбленного. Зачем он играет с ней в какие-то тайны, когда у нее столько своих неясностей и непонятностей? Где он? Если любит по-прежнему, почему не спешит выручить из беды?
Дни Надя проводила в светелке наверху, что окнами во двор. Ей тоже не хотелось покидать свое убежище. Часами просиживала она возле открытого окна и смотрела, смотрела на едва видимый отсюда кусочек деревни...
Никто, кроме преданной Дашеньки, не имел доступа к барышне. Остальных Надя просто прогоняла, и сама выходила весьма редко – ей казалось, что всегда следят за нею хитрые глаза Карпа Петровича...
Нынче Дашенька явилась пред Надеждой радостная, выудила откуда-то обрезок бумаги.
«Я очень близко, и намереваюсь тебя посетить. Проведет ли меня твоя Д. сегодня вечером черным ходом, как бывало в Петербурге?»
Почерк был знаком. Надя взволнованно взглянула на камеристку.
- Наталья?! Где она? Ты ее видела?
- Нет, барышня, меня Сенька, казак их, остановил, когда я, исполнив веление ваше, из монастыря возвращалась...
- Как ответ передать?
- У околицы Сенька ждать меня будет...
Надя забеспокоилась: не опасно ли все это? Но как же хочется увидеть человека, у которого можно поплакать на плече! К тому же Надежде было известно: если подруга чего-то решила – ее ничто не остановит...
Уже совсем стемнело, когда Наденька с сильно колотившимся сердцем отворила дверь на условный Дашенькин стук. И тут же повисла на шее у единственной подруги. Непрошеные слезы обожгли глаза и, как не пыталась Надежда, но не смогла сдержаться. Наталья ласково провела ладонью по ее пушистым волосам.
- Надя, что случилось?
- Ничего не знаю, - юная графиня нервно дернула головкой, быстро смахнула слезу. – От отца никаких известий!
- Мы следовали за вами на расстоянии, я и Сенька. Случались препятствия на пути... а потом… ну да ладно, незачем о пустяках. Надин, я решила тебя похитить!
- Что?!
- Похитить, увезти с собой, спрятать... Не оставлять же тебя здесь с этим немцем. Понимаю, было бы намного приятней, кабы похищал тебя юный рыцарь на коне, но за неимением оного, думаю, придется тебе и на меня согласиться...
- Что ты такое говоришь? – Надя изумленно рассматривала подругу – дорожный костюм, весьма близкий к мужскому, высокие сапоги, треуголка на черных кудрях…
- …и я готова сделать это прямо сейчас. Тяжко у вас здесь, тревожно... Пока Дашенька твоя вела меня по лабиринту из лесенок, мне казалось: за мной наблюдают...
- О Боже!
- Да. Надеюсь, что ошиблась... И все же выходить во двор тебе опасно, могут перехватить в доме.
- Что ты задумала? – Наденька нервно дрожала.
- У садовой калитки ждет Сенька с лошадьми. А у меня... вот.
Откуда-то из-под камзола Наталья выудила туго скрученную веревку. Надя всплеснула руками и хотела что-то возразить, но подруга ее уже прилаживала веревку к окну, приговаривая:
- Здесь не высоко... Если ты никогда не делала этого раньше... Конечно же, не делала. Но это легко! Минута – и мы у калитки. А так, пока проберешься к черному ходу через весь ваш дом...
