Легкая поступь железного века...

- Как угодно. Больше утомлять не смею.

Петруша еще раз бессвязно пробормотал слова благодарности и вскоре погрузился в дремоту. Сон его был легким и свежим, вовсе не похожим на прежнее забытье...

Выздоравливал поручик быстро. Стало быть – скоро в дальнейший путь. Но уезжать не хотелось. Почему? Приглянулся ли ему богатый дом, который сам Любимов не без тщеславия звал «дворцом»?

Вроде бы ничего особенного с ним в этом «дворце» и не случилось. Просто столкнулся однажды Белозеров с милой девушкой из челяди, которая, опустив взгляд, шла навстречу, прижимая к себе связку одеял. Видимо, была она слаба, так как едва тащила немалый тюк.

Не подними она на миг на Петра больших бархатисто-карих глаз, он бы ни за что не узнал ее. Но этот особый тихий их свет и мягкий блеск… эти пушистые ресницы...

- Постой! - воскликнул Петруша. Она не остановилась, скорее замерла, быстро отведя взгляд. И вновь показалась вроде бы мало чем примечательной крестьянской девчонкой. Но если приглядеться... Худа, но стройна, на бледных щеках - горячечный румянец, детская складка губ. И взгляд – что за взгляд! И пушистая темно-каштановая коса, воздушные завитки, все время непослушно выбивающиеся на лоб...

- Дай-ка, помогу тебе!

Она покачала головой, сильнее прижала к себе свою ношу, словно боясь за нее.

- Я тебя уже видел, - продолжал Петр.

- Видели, барин, немудрено...

- Да нет же! Я когда раненый лежал, в бреду... сквозь мглу глаза твои видел! Не во сне же...

- Не во сне.

- А я и думаю... Мне Степан Степанович рассказывал, что девки ягоды в лесу собирали, а одна из них на меня и вышла. То ты была?

- Я.

- Так это тебе я жизнью обязан!

Она вздохнула, как-то устало.

- Я или другая... Господь вам жизнь спас. Его воля была. Его и благодарите.

Он попытался без слов забрать ее ношу, но она мягко вывернулась, неловко поклонилась и пошла своей дорогой.

Петруша, слегка ошеломленный, вернулся в комнату, отведенную ему Любимовым, присел в мягкое кресло, задумался. Он не мог избавиться от странного впечатления – было в девушке нечто, что в уме его не укладывалось. Чарующая какая-то непонятность. Не разобрал он этого в первый миг, а потом... Как она говорила... Петр усиленно вызывал в памяти звуки ее голоса. Не то удивительно - что говорила, а - как... Разве – как дворовая? А движения, поворот головы, то, как тащила она эти несчастные одеяла, как поклонилась ему... А взгляд?..

- Милая... - невольно прошептал Петр...

Вечером ждал Петруша мальчишку, казачка Антипка, коего Любимов приставил для услуг к «дорогому гостю». Антипка был паренек болтливый, речь его порой скороговоркой звучала, и, стало быть, в несколько вечеров поручик многое узнал про Степана Степановича и про дочь его, княгиню, и про покойницу-жену, про челядь и крестьян любимовских, про соседей-помещиков... Чувствуя доброе отношение к себе, Антипка охотно болтал с молодым барином. Только про странную девушку, вспоминал Петр, вроде бы разговора не было...

В этот раз, едва появился казачок, начал сразу:

- Скажи-ка, есть у вас девица некая…

- Маша-то? – сразу признал Антипка по описанию.

- Наверное. Чудно мне в ней что-то показалось. Мало слов она произнесла, однако ж речь ее звучала – будто и не холопка...

- Дак Марья Ивановна и по-господски говорить может, и вообще не по-нашему, по чужестранному.

- Как же так? Кто ж учил этому дворовую девку?

- А барышнин учитель-хранцуз. Его барин по дочернему желанию аж из Питехсбурха выписал. Катерина-то Степановна была в стольном граде, сказывала, что при дворе Государынином по-хранцызки все ныне говорят. Так вот хранцуз, бывало, начнет поучать Катерину Семеновну всяческим своим премудростям, Маша тут же, в уголочке, и слушает. Катерина Семеновна учителю велела, он и Машу по- своему, по-заморски спрашивал. Марья Ивановна и на музыке всякой играет. Сама барыня покойная, Царствие ей Небесное, любила ее слушать. Да, барыня Варвара Петровна добра была к Машеньке. За барышню в доме держала.

- Почто же так?

- Дак... кто ж знал? На то была ее барская воля. Да и то сказать, мать Машина, Лукерья, любимой горничной была Варвары Петровны. Может, из-за матери и дочь привечала.

«Так, - подумал Петр, - а померла барыня, и не в чести ее любимица стала. Бледна, умаялась, не до музыки, видать, не до языков заморских. Узнать бы надо, что такое».

- А счас Марьей Ивановной у нас кто хошь помыкает, - ответил на его мысли Антипка.

- Отчего же?

- У барина не в чести. Бабы-дуры завистливы, радуются, что нынче Маше житье стало хуже некуда. Бабка у ней одна в живых. Старая-престарая бабка, живет на краю деревни в ветхом домишке. Марья Ивановна как минутку улучит, все к ней бежит. Без нее померла бы давно старуха.