разведку, Гришка заметил, что никого в овраге нет, и заволновался: неужели эскадрону пришлось уйти? и его бросили?
— Дядь Фома… — негромко позвал паренек.
Тишина.
— Дядь Фома-а! — громче крикнул он, прислушиваясь к шорохам в кустах и напряженно вглядываясь в темную листву. Здесь уже стемнело, и косматый невысокий орешник напоминал своими зыбкими очертаниями притаившихся людей.
Паренек побежал вперед, не разбирая дороги. Он скользил по неровным осыпающимся рытвинам высохшего русла оврага, падал, поднимался и бежал снова, сам не понимая куда бежит.
— Ну, что кричишь? Разведчик… — из кустов навстречу ему поднялся Лосев. Гришка с разбегу остановился и ойкнул.
— Все на железке — поезд взрывать будем, — продолжал Лосев, словно не замечая волнения Гришки. — А меня тут оставили подождать, пока ты явишься. Где пропадал-то? И как Воронцов?
Вопрос Лосева сразу заставил Гришку вспомнить виденное на полянке.
— Нет дяди Кости, — сказал он тихо. — Нет. Сожгли избушку.
Глава тринадцатая
Коротки осенние сумерки. Давно ли ушел за горизонт красноватый солнечный диск, а тени уже сгустились, стали темно-синими, такими же глубокими и таинственными, как темнеющее небо. Наступили те короткие минуты, когда привыкшие к сумраку глаза еще различают контуры предметов, но с каждой секундой они расплываются в надвигающейся мгле.
— Вовремя кончили, ребята, — поднялся, отряхивая с колен пыль, Ступин. Он аккуратно, ее спеша укладывал на песок узкую змейку бикфордова шнура. Вот и конец.
— Стоп, — скомандовал он, — поджигать будем отсюда.
— Поджигать-то будем мы, Степан, — сказал один из молодых саперов. — А ты иди — помнишь, что командир приказывал?
— Помню, помню, — недовольно отозвался Ступин. Он отлично понимал, что приказ Дубова продиктован заботой о нем, но все беспокоился, что его помощники сделают что-то не так и поезд уйдет целый и невредимый. Но… приказ есть приказ.
— Теперь слушайте, хлопцы, — начал Ступин последний инструктаж. — Шнур горит две минуты. Скорость поезда — приблизительно пятнадцать верст в час. Ясно? Значит, поджигать, когда паровоз подойдет на полверсты. Во-он там изгиб пути. Помните? Как только паровоз изгиб пройдет, так и чиркайте. Ну, вот и все. Видно его хорошо будет. Без огней они не ездят. Нет вопросов?
— Нет… Понятно… — отозвались бойцы. Ступин, помедлив минуту, махнул рукой и зашагал к оврагу.
Поезд показался через полчаса. Он был еще далеко, и его фонарь, бросающий на пути яркий пучок света, был похож на звездочку, повисшую над самой землей. Звездочка увеличивалась, разгоралась, и Дубов подсчитывал уже в уме немногие минуты, оставшиеся до взрыва.
Донесся хриплый паровозный гудок. Чернильная темень скрадывала расстояние, и поезд, казалось, был уже совсем близко. Успеют ли ребята?
Заряд взорвался не под колесами, как хотел Ступин, а метрах в, пятнадцати перед паровозом. Локомотив с грохотом полетел под откос, за ним две платформы с броневиками. Остальные остались на рельсах — скорость была невелика, — но тяжелые машины, стоящие на платформах, оборвав тросы креплений, с лязгом и скрежетом полезли друг на друга и, разметав ограждения, рухнули с насыпи вниз.
Сброшенные под откос, платформы неожиданно запылали ярким гудящим пламенем. «Бензин из машин вылился», — догадался Дубов. В свете пожара были видны мечущиеся вдоль покалеченного состава солдаты охраны.
Защелкали винтовочные выстрелы. Один за другим солдаты падали… Дубов хотел было крикнуть, чтобы прекратили стрельбу, но подумал, что сейчас вряд ли кто выполнит команду.
К нему подполз Ступин.
— Хорошие поминки! — прокричал он хрипло в самое ухо командира. Дубов кивнул головой, ни слова не говоря.
Стрельба затихла. На насыпь осторожно поднялся Харин и, поминутно оглядываясь, пошел вдоль уцелевших платформ к хвосту состава. Откуда-то из темноты щелкнул сухой револьверный выстрел — Харин присел за платформу и громко ругнулся.
Дубов заметил направление, в котором блеснула вспышка выстрела, и прыгнул в густую темноту.
— Куда, командир? — крикнул ему вдогонку Ступин.
Дубов не отвечал. Он чувствовал только, что злость, не израсходованная в коротком бою, требует выхода.
Скоро в кустах раздался выстрел, потом еще один. Ступин бросился вслед за командиром.
Шагов через десять он столкнулся с ним. Дубов тяжело дышал и одной рукой запихивал, в кобуру маузер. В другой руке он держал офицерскую планшетку.
В конце состава Харин обнаружил теплушку..
Старенький, потрепанный, видавший виды вагончик в ярком пламени горевших под насыпью броневиков казался особенно облупленным. Щеколда на двери была задвинута и крепко стянута проволокой. Фома потрогал щеколду, испытующе посмотрел на дверцу, потом забарабанил по стенке вагона прикладом карабина:
— Эй, есть кто?
Вагон молчал. Подошли еще несколько разведчиков.
— Гляди, Фома сокровища нашел, — крикнул Лосев.
Внутри вагона что-то загрохотало, раздался лязг и скрежет железа, затем все стихло.
— Эй, кто там, выходи! — еще раз потребовал Харин.
Вагон молчал. Подошел Дубов.
— Чего там, Фома, открывай, — сказал он.
— Сейчас. — Фома откинул щеколду и, подняв карабин, встал наискосок от двери. — Ну-ка, Лосев, отворяй.
Разведчики отступили в стороны. Дубов встал рядом с Фомой, достав на всякий случай наган из кобуры.
Дверь противно заскрипела и поехала на заржавевших роликах в сторону.
В проеме ярко освещенный отблесками пожарища стоял Яшка Швах. Он картинно отдал честь командиру и доложил:
— Товарищ командир, красноармеец Швах прибыл в ваше распоряжение по приказу начдива. И, кстати, доставил вам кучу пулеметов. Они, правда, слегка помяты, но, думаю, Комаров справится.
Разведчики оторопело молчали. Яшка присел на корточки и, подмигивая товарищам, сказал Фоме:
— Спрячь свою пукалку — нехорошо так. встречать друзей…
Громыхнул засов. Наташа испуганно привстала с топчана. Дверь с протяжным скрипом отворилась, и в камеру вошел высокий офицер с корниловской эмблемой на рукаве кителя. Вчера его Наташа не видела.
А если бы видела, не забыла. Всем, кто хоть ненадолго встречался с капитаном, крепко западало в память его лицо. Острое, всегда тщательно выбритое, оно привлекало внимание медальной четкостью всех черт.
Прямой хрящеватый нос переходил в лоб плавно, почти не спотыкаясь на переносице. Так же плавно
