«Я вас разгоню, — сказал редактор странным голосом со свистом. — Я вас всех тут разгоню! — И он наконец впервые посмотрел на меня. — Мне только выяснить, кто из вас пропустил эту ошибку… Кто?» — снова закричал он.
«Сережа, прошу вас, выйдите», — сказала Ольга Павловна, но я сделал вид, что не расслышал, продолжал сидеть. Мне было интересно слушать этот скандал, мне почему-то в тот миг и в голову не приходило, что речь идет об ошибке, которую пропустил я. Мне казалось, что вся эта сцена не имеет ко мне никакого отношения, что я в ней просто зритель.
Ольга Павловна повторила: «Сережа, прошу вас», — и мне все же пришлось оставить их одних. Я никогда не видел редактора таким злым и грубым. Он часто заходил к нам, и Ольга Павловна говорила о нем, что это на редкость вежливый и тактичный человек, несмотря на то, что работа у него собачья. Я смеялся над этим определением, а тут и сам увидел, какая у него собачья работа.
Я походил по коридору, зашел в наборный цех и посмотрел, как работают линотипистки. За ближайшим линотипом сидела Соломина, и я улыбнулся ей. А она мне. Она не пела. Вид у нее был сосредоточенный. Сегодня она, должно быть, не делала ошибок.
Потом я увидел в конце коридора уходящего редактора и вернулся в корректорскую. «Сережа, — сказала Ольга Павловна, — это вы пропустили ошибку. В заметке с фотовыставки».
«Какую?» — спросил я.
В заметке была фраза: «Фотокорреспонденты области создали серию сатирических работ, в которых вскрывали имеющиеся недостатки». Так вот, Соломина пропустила в слове «вскрывали» букву «в». А я не заметил этого. Газета вышла с такой фразой: «Фотокорреспонденты области создали серию сатирических работ, в которых скрывали имеющиеся недостатки».
«И что теперь будет? — спросил я. — Меня когда выгонят? Сегодня?» «Ничего страшного, — ответила Ольга Павловна. — Я все уладила».
Помню, я восхитился тогда могуществом Ольги Павловны: такая ошибка, а она все уладила.
Но на следующий день я проходил мимо доски, где висят объявления, и увидел небольшую толпу. Здесь же стояла Соломина, она улыбнулась мне и сказала: «Гляди. Или уже знаешь?»
На доске висел приказ редактора. Ольге Павловне объявлялся строгий выговор. «За проявленную халатность и допущение грубой ошибки в газете» — так было сказано в приказе, и в слове «проявленную» было только одно «н». Я заметил это, хотя читал бегло и не до конца, — побежал в корректорскую. «Да, да, Сережа, — сказала Ольга Павловна. — Кстати, вы заметили ошибку в приказе?» «Но почему выговор вам? — спросил я. — Ведь это моя вина!» «Я рада, что вы переживаете, — сказала Ольга Павловна. — Значит, впредь будете более внимательным. Ведь так, Сережа?»
Она уводила разговор в сторону. Я сказал: «Но это же несправедливо! Я пойду к редактору!» — и хотел идти немедленно. «Нет, нет, — возразила Ольга Павловна. — Все правильно. По должности я старшая и отвечаю за все ошибки. Редактор прав». Но я не согласился с нею и пошел к двери. Тогда она забежала вперед, преградила мне путь, как когда-то тренер по боксу. «Хорошо, — сказала она. — Придется открыть вам тайну. Я сказала редактору, что ошибка допущена мною. Понимаете? Что это я читала четвертую полосу».
«Зачем вы так поступили?» — закричал я. Ольга Павловна засмеялась. Покраснела и стала очень молодой. «Видите ли, Сережа, — сказала она, — вы только начинаете свой путь. Зачем вам выговор?»
И она стала объяснять, что выговор подорвал бы доверие ко мне и что завоевать потом авторитет мне было бы очень трудно. «А вам?» — спросил я. «О, мне это не грозит, — ответила Ольга Павловна. — Свой авторитет я наживала годами и кропотливым трудом. Один выговор его не разрушит. К тому же мне и до пенсии недалеко».
Вот такой состоялся разговор.
Я сказал себе: «Ладно, пойду к редактору как-нибудь потом». Несколько дней я работал с этим «потом» — читал гранки, полосы, все шло, как обычно. Ольга Павловна по-прежнему рассказывала всякие истории про корректоров, но я слушал их уже не так, как раньше. Раньше я мог не согласиться с чем- нибудь, поспорить, а теперь ловил себя на том, что слушаю как-то подобострастно. Улыбаюсь, где нужно и где не нужно. Будто я сделал Ольге Павловне подлость, а она меня простила. И я ей благодарен.
Я просто боялся идти к редактору. Не потому, что он мог объявить мне выговор или уволить. Я его самого боялся, млел перед такой важной персоной. Но в конце концов все же пошел к нему. Есть дела, которые можно откладывать сколько угодно и ничего от этого не изменится, а есть, которые нужно делать побыстрей, иначе начнешь изменяться сам. Причем не в лучшую сторону. Мне очень не нравилось подобострастие, которое появилось во мне. Я боялся, что еще немного — и стану подхалимом.
Я пошел к редактору в обеденный перерыв, Ольге Павловне, конечно, ничего не сказав. В приемной ждало довольно много людей. Я спросил, кто последний, и тоже сел ждать.
Очередь продвигалась медленно. Обеденный перерыв уже кончался, а передо мной оставалось еще человек пять. Всем командовала секретарша редактора, совсем еще молодая, почти моих лет, мне даже припоминалось, будто я видел ее на каком-то школьном вечере. Когда из кабинета выходил очередной посетитель, она очень медленно входила туда, потом так же медленно выходила обратно, садилась за свой стол и только после этого говорила: «Следующий».
Она обратила на меня внимание, когда я уже собрался уходить: обеденный перерыв кончился. «Ты корректор? — спросила она, подойдя. — Чего же ждешь? Проходи в кабинет». «Эти люди пришли раньше меня», — ответил я. Сидевшие вокруг имели очень важный и солидный вид — неудобно было лезть без очереди.
«Так это же посетители!» — сказала секретарша громко. — А ты сотрудник. Иди».
Редактор сидел за столом и пил чай. Я объяснил ему, что ошибку пропустил я. «Да ну?» — удивился он. В его тоне совсем не было возмущения, и это мне не понравилось. «Вы, наверное, думаете, что я просто хочу выгородить Ольга Павловну? — спросил я. — Ошибаетесь. Это я в тот день читал четвертую полосу. И ошибку пропустил я». «Кто бы мог подумать, — сказал редактор. — Молодой, грамотный, а ошибок не видишь. Не видишь, да?»
Я не ответил. Тогда редактор засмеялся. Он посмеялся, попил чай, потом сказал: «Чудак ты. Да ведь я все знал. Неужели я мог поверить, что это Ольга Павловна? Она у нас на ошибки — зверь».
Так я попал в глупейшее положение. Чувствовал, что надо что-то произнести, но не знал, что. Редактор рассматривал меня с удовольствием. «Я сразу понял, что это почерк новичка, — сказал он. — А Ольгу Павловну специально отчитывал, крепко притом, и довольно оскорбительно к тому же, на самолюбие действовал, все надеялся — не выдержит, признается, что не ее вина. Я ей даже сказал, что она стареет, что ее уже списывать пора. Ответила: «Значит, списывайте». А тебя не выдала. Ну и характер!»
В общем, можно было уходить, но я все сидел. Помолчав, редактор сказал: «Значит, в защитники Ольги Павловны пошел? Не бойся, мы ее не обидим. А выговор — это так, пустяк, я ей в трудовую книжку его не запишу. Она золотой человек. Да и ты парень ничего. Хочешь чаю?»
Я подумал: когда еще придется пить чай с редактором, вряд ли когда придется — и сказал: «Хочу». Он спросил: «Крепкий или не крепкий?» Я сказал: «Крепкий». Тогда он спросил: «Сладкий или вприкуску?» Я сказал: «У меня есть конфета» — и вытащил из кармана конфету. Как раз перед этим я столкнулся с Соломиной, и она спросила: «Хочешь конфету?». Я ответил, что не хочу, но она сунула ее мне в карман.
И теперь я ее вытащил.
«Со своим харчем ходишь?» — спросил редактор.
Я кивнул.
Я пил чай большими глотками, торопился выпить, хотя он был горячим, и редактор сказал мне, чтоб я не спешил. Мы молчали. В это время вдруг вошла секретарша. Она хотела что-то сказать, но увидела, что у нас чаепитие, и вышла. Наверное, очень удиви пась. Наверное, подумала, что мы с редактором старые друзья. Может быть, у нее было срочное дело, но она не осмелилась прервать нашу дружескую беседу.
«Как твоя фамилия?» — спросил редактор. Я ответил, что Савинов, и начался тот же разговор, что уже когда-то был с директором Дома культуры. «Есть такой артист в драмтеатре — Савинов, уж не родственник ли ты ему?» — спросил редактор, и я ответил, что сын. «Вон оно что! — удивился редактор. — А самому в актеры не хочется?» Я ответил, что нет. «Ну и правильно, — сказал редактор. — Это — дело почетное, но не для каждого. Есть талант — хорошо, а раз нет — лучше поискать что-нибудь другое».
