пять экранов.) Весной 1921 года Иван Михайлович часто приезжает в городок Щигры Курской губернии; в четырех километрах к юго-западу от него началось строительство вышки. Буровое оборудование везли из Грозного; мы уже знаем, что эшелону пришлось прорывать бандитскую засаду и были жертвы… Чуду подобно, как удалось раздобыть все необходимое. Паровой котел Губкин выпросил у директора винокуренного завода в шестидесяти верстах от Щигров; на телегу водрузить эту тяжесть было невозможно: пристроили полозья, в которые впрягли лошадей; тащили котел волоком несколько суток. Разживиться донецким углем, необходимым для электростанции, не удалось; вся его добыча была забронирована за железными дорогами; подмосковный уголь — штыб — оказался настолько скверного качества, что от него пришлось отказаться. Нашли в шестнадцати верстах болото, а в двадцати лесосеку; сговорились с крестьянами сушить торф и рубить дрова.
Возле вышки начали строить кочегарку, механическую мастерскую, электростанцию, склады и даже дома для рабочих. Вырыли колодец; потом оказалось, что воды в нем не хватает; стали углублять его до второго водного горизонта. Щигровские мещане приходили, удивлялись; воды-то как много… откуда ученые знали, что под первой водой — вторая… (когда-то давным-давно некий сельский учитель в деревне Жайской тоже удивлялся, почему это в разных колодцах вода на разном уровне…)
На Первом Всероссийском съезде по горной промышленности (8 — 15 ноября 1922 года) ответственный за глубокое бурение в районе Курской магнитной аномалии А.Я. Гиммельфарб сделал доклад, во время которого роздал сидящим в зале фотографии с надписанными на них датами. Вот фотография беспорядочной кучи досок и бревен… На другой — плотники разбирают бревна, на третьей — монтаж станка… В отчете записано: «Прилагаемые фотографии разных работ с указанием дат съемки дают ясное представление, с какой интенсивностью эти работы велись».
Действительно, в середине июня все было готово к бурению. Сейчас нелегко даже вообразить, с каким нетерпением оно ожидалось — друзьями и недругами, учеными и газетчиками, комсомольцами, учителями… «Щигры… Лозовка…» — было у всех на устах. (Лозовка — деревня, близ которой вытянулась буровая.) Многие приезжали туда, умоляли взять их на работу. Сравнительно недавно (12 апреля 1960 года) в газете «Белгородская правда» были опубликованы воспоминания старого рабочего Д. Ширинского:
«Весной 1921 года в ответ на призыв Владимира Ильича Ленина — «Интеллигенция — на производство» — я со своим товарищем, тоже учителем, Н.Н. Луневым направился в Щигры, где в это время развертывались работы по разведке Курской магнитной аномалии. Возглавлял эту работу по поручению В.И. Ленина Иван Михайлович Губкин. Прибыв в деревню Лозовку, на окраине которой началось бурение первой скважины, мы обратились к И.М. Губкину с просьбой принять нас на работу в партию буровиков. Иван Михайлович тепло поговорил с нами, рассказал нам о важности разведывательных работ для народного хозяйства страны, подчеркнул, что они ведутся по личному указанию Владимира Ильича Ленина. Вначале по совету И.М. Губкина я был зачислен младшим рабочим по бурению. Уже через месяц меня перевели на должность старшего рабочего. А через два года мне было присвоено звание сменного мастера».
Бурение началось 22 июля. Через месяц (то есть тогда, когда Д. Ширинского повысили в должности) скважина углубилась в грунт всего на двадцать саженей. Торф из местного болота горел чадно и робко; электростанцию никак не удавалось запустить на полную мощность. Двигатель часто глох. Все сотрудники ОККМА нетерпеливо ждали возвращения Ивана Михайловича из Баку. Он вернулся поздней осенью… и опять отправился стучаться в двери, бродить по длинным коридорам ВСНХ, писать прошения и жалобы. Помогло. Добился. КМА отпустили уголь и нефть.
Это было чрезвычайно кстати, потому что с 20 по 22 ноября бушевал, по выражению Гиммельфарба, употребленному им в докладе, «ледяной шторм». Он разнес штабеля дров и торфа. Нечего было и думать собрать их до весны. Бурение не останавливалось, хотя и шло чрезвычайно медленно. Как-то в январе приехал Иван Михайлович в Лозовку — в шубе, в валенках; ввалился в контору, сдернул запотевшие очки… Не успел их протереть, вошел раздосадованный токарь. «Вот!» — протянул бригадиру напильник; на нем лохмотьями висела железная стружка. «Невозможно работать». Оказалось, с некоторых пор металлическая пыль и стружка прилипают к тискам, к напильникам. Мастерская отстояла от вышки метрах в двенадцати…
Иван Михайлович велел принести стертые долота. Их долго искали под снегом. «Теперь гвоздь, пожалуйста, — прошептал он нетерпеливо, почти грубо. — Быстрее!» Он заметно побледнел. Гвоздя под рукой не оказалось, ему подали гаечный ключ. Иван Михайлович медленно поднес его к долоту. Когда до него оставалось чуть больше сантиметра, ключ плавно скользнул и — припал к долоту.
«Долото намагнитилось!» Через неделю об этом говорила вся Москва. Писали в газетах. Губкин доложил Владимиру Ильичу. Чем глубже проникала в пласты скважина, тем сильнее намагничивалось долото. Весною оно притягивало железные болванки весом до двух килограммов. На семьдесят второй сажени глубины бур уперся в необычайно твердую породу. Руда? Наэлектризованность в обществе достигла предела; недоброжелатели смолкли. Углубление скважины стало продвигаться еще медленнее; резцы тупились после часу работы. За сутки удавалось пробурить не более двух дюймов. Известно, как трудно творить художнику, когда вокруг толпятся зрители и бурно и самоуверенно судачат об эскизах, мазках и штрихах. Мне думается, что Губкин страдал от такого же примерно неудобства. Надо ли менять станок? Переходить с ударного вида бурения на вращательный? Об этом устно и даже печатно высказывались люди совершенно некомпетентные — все, кому, как говорится, не лень; тема вдруг стала модной. Губкин через Ломова добился присылки с Урала алмазобурового станка. 20 октября он был погружен в Екатеринбурге и 10 ноября прибыл в Щигры.
Достали пробу твердой породы. Это были кварциты, сильно пропитанные рудными пропластками пирита и магнитного железняка. Мощность кварцитов была небольшой; долото пробило их и вклинилось в пласт глины. Какое разочарование! Торжество недоброжелателей! Образцы глины отправили на анализ: в ней нашли палеофаунистические остатки рыб. Это породило массу шуток в Москве — чаще всего недобрых. К этому несчастному периоду относится анекдотический случай, рассказанный Губкиным в воспоминаниях: «…После этого в скважине снова появились мягкие породы: глины с рыбьими остатками, что повергло нас в большое уныние, а врагам нашим дало повод злорадствовать. Поколебался даже такой верный друг Курской аномалии, каким был и остается Г.М. Кржижановский. Встречает однажды он меня в Госплане и спрашивает: «Правда ли, что ты в КМА рыбу ловишь?» Я отвечаю: «Да, рыбу ловлю, а потом будем уху расхлебывать вместе».
Прямо скажем, если бы Губкин проиграл, уху ему пришлось бы хлебать весьма круто посоленную. Противники-то размахивали доводом извечно неотразимым: денег-то и так не хватает, и они нужны на дела реальные… Множество раз в своих воспоминаниях Губкин повторяет, что, если бы не поддержка Ленина, ему и всему ходу разведки пришлось бы худо. «Ильич был в курсе всех перипетий нашей работы, в курсе всех колебаний в нашем деле. Чтобы проверить сообщаемые нами факты, он поручил это дело расследовать т. Л.К. Мартенсу, который дал ему свое заключение. Вот что по этому поводу писал В.И. Ленин Г.М, Кржижановскому 6 апреля 1922 года:
«Вчера Мартенс мне сказал, что «доказана» (Вы говорили «почти») наличность невиданных богатств в Курской губернии.
Если так, не надо ли весной уже — 1) провести там необходимые узкоколейки?
2) подготовить ближайшее торфяное болото (или болота?) к разработке для постановки там электрической станции?..
Дело это надо вести сугубо энергично. Я очень боюсь, что без тройной проверки дело заснет…»
Сугубо энергично… Слова эти всегда потом вдохновляли Губкина и помогали не сдаваться в самые тяжелые минуты сражения.
Весной 1922 года Владимир Ильич посетил Физический институт, в котором директорствовал Лазарев. Повод к посещению был грустный: врачи настаивали на операции по извлечению пули, застрявшей в шее; она оставалась, не выйдя наружу, над ключицей в двух миллиметрах от жизненно важных сосудов и нервов — после покушения, совершенного на Ильича 30 августа 1918 года. Врачам нужен был рентгеновский снимок, а единственный приличный рентгеновский аппарат в Москве был у Лазарева. Владимир Ильич настоял, чтобы во время визита Петр Петрович непременно обстоятельно рассказал. ему о разведке аномалии.
«Выло условлено, — вспоминал нарком здравоохранения Н.А. Семашко, — что Лазарев сделает доклад не больше как на 20 минут, чтобы не утомлять Владимира Ильича, который уже тогда недомогал.
