но антисоветским и антилиберально настроенным одновременно. В какой-то степени их союз с Гайдаром парадоксален, потому что Гайдар говорил вещи, прямо противоположные. Общим между ними был антикоммунизм, но дальше шла развилка на либерализм и антилиберализм. Но эта развилка позволяла им сосуществовать друг с другом. Кстати, антилиберализм Головкова очень хорошо проявился в последующей эпохе, когда Головков осуществлял помощь избирательной команде далеко не либерального Александра Лебедя и, по некоторым свидетельствам привлекая к этому ещё и Петра Авена. Так что же делало Головкова совместимым с Гайдаром и фигурой, приемлемой для либерального лагеря? Тут следует вернуться к политическим разговорам о том, что правительство Гайдара были «камикадзе», которые должны были сделать некую работу и уйти. Напомним, что нечто подобное произносил Борис Ельцин за несколько лет до своей смерти, и Петр Авен, который тем самым мотивировал своё нежелание идти в постсоветскую политику, сказав, что «мы сделали эту работу, мы понимаем, что никогда не будем любимы обществом. Это плата за то, что нам было позволено эту работу сделать, а в моем случае – ещё и за богатство». Вот примерная такая цитата. Если команда Гайдара – это «камикадзе», то они просто расчищали поляну для действия каких-то других сил. Шоковая терапия гайдаровского образца могла привести к двум результатам: либо к возникновению, появлению серьезных реставраторских сил, либо к передаче политической эстафеты радикальным антисоветским и антилиберальным силам, т.е. той же «русской партии» и стоящей за ней группе. Никаких серьезных реставраторских сил мы за происходящим просмотреть не можем, поэтому эту гипотезу мы исключаем. А вот радикальные антисоветские и антилиберальные силы в этот момент в процесс включены были. Головков не скрывал не только своего антисоветизма, но и антидемократизма, и антилиберализма. А были и более высокие фигуры. Вроде бы символом этих сил был Юрий Скоков. Но мне кажется, что к Юрию Скокову всё не сводится, что были и другие фигуры, находившиеся в сложных отношениях и с тем же Скоковым, и с Ельциным, и с Гайдаром, и со многими другими действующими лицами той российской политической драмы. И Головков в этой логике был не случайной фигурой. Он был своего рода опекуном гайдаровской группы от антилиберальных и антикоммунистических сил. Эти силы, та же «русская партия» в этот момент ощущали, что они реально могут получить мандат для проведения своей политики. Во-первых, это им внушали начинающиеся результаты гайдаровской политики. Во-вторых, существовал международный контекст, который позволял этим квазирусским силам получить международный мандат на власть в постсоветской России. Здесь следует вновь вернуться к ситуации после августовского путча в преддверии Беловежья и первых постсоветских месяцев. После ГКЧП стало понятно, что Ельцин и Горбачев более сосуществовать уже не могут. СССР становится всё более эфемерным образованием просто по причине, что республики одна за другой объявляют свой суверенитет. И РСФСР могла стать локомотивом окончательного добивания СССР. Если Россия говорит, что ей тоже никакой союз не нужен, то значит СССР политически больше нет. Это то, что тогдашний лидер Армении Левон Тер-Петросян сказал «Союз мертв». При всём мягко-негативном отношении к моральной стороне этой фразы, тем не менее, политически он констатировал некую реальность. И тут стоит посмотреть на такую, казалось бы, далекую от обсуждаемых нами проблем тему, как отношение к происходящему в СССР в тогдашней администрации Буша-старшего. Американцы, конечно, хотели проигрыша СССР в Холодной войне, максимального ослабления СССР. А некоторые совсем радикальные группы хотели его распада. Но возник момент деструкции Советского Союза. И в этот момент даже самые ярые антисоветчики не могли не понимать, что с этим надо что-то делать. Всё-таки здесь большое количество ядерного оружия, огромные запасы конвенциональных вооружений, что делать-то? В этой связи укажем на такую интересную вещь как речь Буша-старшего в Верховной Раде Украины за три недели до путча, когда он просто уговаривал Украину не отделяться от СССР, не объявлять собственного суверенитета. За эту речь он потом политически очень сильно потерпел. Что делать с распадающимся государством? Кто-то как госсекретарь Джеймс Бейкер ужасался происходящему и ездил по советским республикам, стараясь изъять у всех, кроме России, ядерное оружие. Основных точек зрения на дальнейшее в окружении Буша-старшего было две. Конечно, с нюансами понимания бушевской команды, их было больше. Первая тенденция – развалить всё до конца, чтобы и РСФСР распалась на рыхлые конгломераты собственных автономий. А вторая – что распад должен ограничиться территорией основных союзных республик, а РСФСР должна получить ядерное оружие, тем самым сохранив постсоветское пространство от ядерного хаоса, который угрожал и Америке. Дальше – всё вопросы дискуссионные. Считалось ли это, что такой полураспад нужен на 15-20 лет, а дальше нужно дальнейшее дробление территории, или никто так далеко не смотрел, а просто хотел уменьшить хаос и собственные риски в ситуации, это всё вопросы отдельные. Но такая точка зрения, чтобы допустить распад по границам союзных республик и не допустить дальше, существовала. И думаю, что к январю 1992 года именно эта точка зрения распада на 15 частей восторжествовала. Но её сторонники хотели иметь гарантии от коммунистической реставрации и неосоветского ирредентизма. Во-вторых, они хотели бы иметь гарантии от того, что не возникло и идеологической реставрации. И, в-третьих, они хотели бы иметь дело с идеологически совместимыми с ними людьми. Этими идеологически совместимыми людьми вполне могла быть, как не парадоксально это сейчас звучит, та самая «русская партия», которая освободилась бы от окраин, навела жестко авторитарный порядок внутри России, зачистила как либералов, так и коммунистов, и любых левых. Но для того, чтобы была возможность прихода этих сил, нужен был шок, который и обеспечил бы дальнейшую трансформацию российского общества. Этим шоком и стали реформы Гайдара, который позволял этим «русским» в кавычках силам надеяться на свой приход к власти и получение международного мандата на правление в Российской Федерации.
* * *
* * *
Кургинян: То, что мы сейчас хотим рассмотреть, на первый взгляд кажется простым и понятным. Но, поскольку многие уже забыли, что происходило 20 лет назад, то я вкратце напомню и постараюсь достаточно наглядно описать политическую сторону происходившего тогда процесса. До ГКЧП, до поездки ГКЧПистов в Форос с признанием своего поражения ... А между прочим, совершенно не ясно, чтобы происходило, если бы они просто не признали поражение и не поехали в Форос. Это называется психологическим сломом. Игра нервов идет, есть две силы, которые борются, и каждая считает, что у неё есть шансы на победу. Возникает примерное равновесие. Когда одна из сил вдруг признает поражение и начинает осуществлять действия, которые говорят о том, что она проиграла, тогда поражение и оформляется. Оно из потенциального становится явным. А в противном случае оно может и не превратиться в него. Кто-то не выдерживает и делает первым неверный ход. Кто сделал неверный ход, тот и проиграл. Если бы ГКЧПисты не делали вообще никакого хода (я не говорю, чтобы сделали верный ход), они вполне могли бы и выиграть. Или, по крайней мере, неизвестно, как дальше развивались события. С момента, как ГКЧПисты приняли неверное решение ехать в Форос, говорящее о том, что они психологически сломлены, это естественно обернулось их поражением. Итак, существует момент от начала суверенитетов, борьбы Ельцина, прежде всего, и других республик против союзного центра, до поражения, до поездки в Форос, есть один расклад сил. Есть т.н. консервативные силы, борющиеся за сохранение Союза, есть сам Горбачев и его окружение, и есть силы суверенизаторов. Вот их три. Горбачев всё время объединяется с той силой, которая требует сохранения Союза, совершенно незаслуженно называемой «агрессивно-послушным большинством». Когда эта сила хочет его съесть, он объединяется с демократами. Держит равновесие между двумя силами. Причем сам Горбачев выступает не как человек, который однозначно говорит «я этого развала не хочу». Он не хочет консолидироваться с консервативными силами, он хочет осуществлять свою модель развала, которая на какой-то момент становится более радикальной, чем та, которую осуществляет Ельцин. Борются две модели: модель ССГ Горбачева и модель «Беловежской
