У вашего вида — как и у многих других, у моего, в частности — перед тем, как сделать любое движение, система управления сначала создаёт образ действия. Образ действия состоит из памяти о ранее полученной боли, которым явное сознание принуждает двигаться ленивое тело, и символа её преодоления. Необходимость вспоминать о старой боли вызывает страдание, для преодоления которого человек вынужден создавать некоторый образ преодоления страдания. Те, кто считают создавший Вселенную Абсолют неизменным, образ преодоления страдания создают из пассивного подхода, в духе 'ах, как мне себя жалко оттого, что Великий Неизменный создал всё так, что не преодолеть этих страданий, можно только вытерпеть'. Те, кто считают Абсолют изменяемым, создают образ преодоления страданий из активной позиции, из любования собой как 'великого убивателя препятствий'. Но при этом, чтобы не стать излишне грубыми, они нуждаются в освященных свыше правилах о том, в каких случаях как себя вести. Если я не ошибаюсь, предписаний о том, как себя вести, в первой религии очень много?
— Более трёх тысяч томов, — подтвердил жрец.
— Однако, если мы зададим вопрос описанным образом: 'Почему я вынужден об этом думать?', то мы выходим на совсем другой уровень технологий и другого понимания человека. Получается, что нужно думать не о характере начала начал, а о том, какими именно страхами внутренние системы принуждают тебя двигаться, какие мотивы поведения они навязывают, какие поступки ведут к благим последствиям и какие — к нежелательным, какая правда нам нужна и что нам мешает. Всё это создаёт совсем другой образ человека, образ человека — творца счастья, который должен изучить себя и перепрограммировать себя так, чтобы перестать быть безумным животным и стать тем, кто всегда совершает только такие действия, которые ведут к наилучшему решению в данной ситуации. Это понимание ведёт к следующему — к пониманию того, что цель человека — это научиться жить счастливо, а не умереть с честью, как об этом сейчас думает большая часть населения. Вы спрашивали меня о том, почему большая часть вашего населения не хочет осваивать сложные профессии да и вообще не очень хочет жить. Да потому, что у неё не было ни будущего, ни интересного дела в жизни. При новом подходе многие люди смогут найти жизнь интересной.
Алуки опять излучила такую порцию счастья, что я вынужден был замолкнуть.
— Это не совсем новость для нас, часть того, что вы сказали, входит в медитативные практики третьего учения. Идею о том, что о начале начал думать не надо, а надо думать о том, почему этот вопрос встаёт, провозглашали так называемые 'объективисты', их уничтожили двадцать пять тысяч лет назад. Они восстали, создали своё царство и пытались сделать общими и все вещи, и всех женщин. После их поражения это учение было запрещено, — пояснил глава комиссии. Остальные члены комиссии сидели, опустив глаза.
— Насколько я понимаю, идея об изучении мотивов поведения и обобществление женщин никак не связаны.
— Да, это так. В том, что вы сказали, есть элемент новизны, это надо обдумать, — признал глава комиссии и попытался закрыть собрание.
— Это ещё не всё. У вас очень мощная традиция социальной справедливости, небольшая разница в доходах на разных должностях, и это похвально. Однако, у вас полностью исчез слой людей, которые могли бы жить изобильно. Введите институт людей, 'выигравших изобилие'. Пусть это будут случайные люди, выигравшие в лотерею право на изобильное обеспечение на определенный срок. То есть человек, выигравший в такую лотерею, будет получать некоторые — и очень большие — суммы от общества за то, что он будет делать то, что хочет — хочет, забавляться, хочет — организовывать некоторые общества, а не хочет — бездельничать, в обмен на то, что все подробности его похождений должны будут быть известны обществу. Пусть воплощают все свои детские мечты.
— Это вызовет некоторый рост коррупции, кроме того, нам придётся снизить количество людей, чтобы общество могло нести такие затраты, — подумал вслух политолог.
— Ничего страшного. С коррупцией пусть борются правоохранительные органы. Зато ваше общество узнает много нового о себе. Появятся люди, которые попробуют быть счастливыми, и всем остальным будет интересно, как у них это получится. Кроме того, люди, как правило, не выдерживают давления больших денег, и это тоже будет очень поучительно.
— Зато у нас появится индустрия вещей с хорошим дизайном, а также индустрия технически сложных дорогих вещей, сделанных ради забавы, это тысячи новых рабочих мест, мы на этом всю экономику поднимем! Это стоит обдумать! — сообразил глава комиссии.
— Да что он такое говорит, какое такое счастье! У человека есть долг, и в его выполнении и есть счастье. А вот про 'выигравших изобилие' — это вообще развращение общества, — заверещал жрец.
— Заседание закрыто. Нам надо всё обдумать, — объявил глава комиссии. На этот раз я ему не мешал.
Когда они ушли, я спросил у Алуки:
— Чего это ты там так радовалась? Что-то задело?
— Нет, господин так умно говорил с такими важными людьми, я так горда служить такому хозяину…
— И только это?
Алуки не смогла соврать:
— Нет, не только.
Я вздохнул. На входе появился программист, он сбежал от главы комиссии и горел желанием обсудить один важный вопрос.
— Как думаете, если мы в роботе сделаем систему мотивации по предложенному вами типу, на базе ощущений от запомненных ранее болей… помните, мы говорили?
— Да?
— А что, если робот как-нибудь раз начнёт изучать эти ощущения, исследует их и поймёт, что это просто потенциалы, которых не стоит бояться? Он ведь остановится?
— Наверно.
— А человек?
— У человека есть сострадание. Он будет помнить своё страдание от перенесённых болей, и даже если он их все переосмыслит и перестанет считать тем, что пугает, то он не остановится — он сможет благотворить миру, опираясь на чувство сострадания — чтобы у других не было таких же болей. Кроме того, у человека есть эрос, есть фантазия. Он в любом случае не остановится.
— Хм… хм… сострадание — это способ перенести на другого свои ощущения, представить, что он испытывает такие же ощущения, и посчитать это недолжным… Наверное, это можно запрограммировать тоже, а эрос мы программировать умеем, — с этими словами программист умчался, беседуя на ходу сам с собою.
— Какой увлекающийся человек, — сказал я Алуки. Та захихикала.
Я пошел искать монахов, чтобы задать им вопрос про перерождение, но те героически отсыпались.
Глава 54. Высшее счастье для раба
Мы с Валли, Суэви и Алуки стояли перед главным храмом основной религии, у борта нашего автобуса, остывая после умственного напряжения. Суэви, как всегда, у меня на плече. Только что прошел мозговой штурм, связанный с новым образом мышления. Штурм прошел удачно, большинство признанных мудрецов согласились, что в этом что-то есть, и даже предложили кое-какие свои идеи. Удивительно, но людьми с самым ясным умом оказались не столичные жрецы, а аскеты, которых ради такого случая привезли из их обычных мест обитания (на мозговой штурм собрали всех, кто пользовался в народе уважением). Когда жрец из нашей комиссии принялся подпрыгивать и кричать, что предложенные новшества растлевают общество, ему просто сказали: 'Замолчи, маленький'. И он замолк. Аскеты пользовались очень большим уважением. Меня это удивило.
Мы уже собирались грузиться в автобус, когда из-за угла показались несколько местных, играющих в
