перенести информацию из компьютера в компьютер.
— Но тогда получается копия?
— Нет, если вырастить два эмбриона и скопировать туда два одинаковых сознания, то начинает дышать только один. Душа — мы не знаем, что это такое — переносится к телу с нужным сознанием и принимает его, но только одно тело. И то только в первые десять минут. Если промедлить, то душа солдата уходит куда-нибудь ещё. Иногда мы находим их на нашей планете, но чаще они уходят куда-то ещё. Поэтому мы, монахи, сидим на спутниках планеты. Те, кто умер на спутниках, на планете больше не появляются.
— А те, кто умер в космосе?
— Если рядом нет корабля с готовыми эмбрионами, то, как я уже сказал, очень редко они появляются на ближайшей планете. А чаще просто исчезают неизвестно куда.
— Так вы ушли на спутники, чтобы не возрождаться снова на планете?
— Это один из основных постулатов нашего ордена. Мы доверяем создателю Вселенной и верим, что он поместит наши души туда, где им будет лучше.
— Сколько раз может возрождаться убитый солдат при масштабной войне?
— Сколько угодно, но на военных кораблях обычно хранится десять тел. Когда остаётся последнее, человека просто не посылают в бой, а когда таковых становится слишком много, корабль уходит на базу — выращивать новые тела. Многим из них — тем, кто сейчас хранятся на кораблях космической охраны — по много сотен и даже тысяч лет.
— Солдат программируют?
— Нет, их отбирают. Отбирают в подростковом возрасте по способности быть активными в стрессовой ситуации, способности убивать и по повышенному чувству ответственности.
Итак, у них развитая космическая оборона и возможность восстанавливать солдат сколько угодно раз. Причём не зелёных новичков, а суперпрофессионалов с опытом в несколько сотен лет. Реши флот Богини зачистить эту планету, у него могут возникнуть трудности. Это стоит сообщить на базу. Правы были их соседи. Они тут правда на всю голову больные.
На следующий день мы улетели. Мне предлагали любого другого раба, как с запечатлением, так и без, но я отказался. Тогда нам попытались вернуть наше золото. Мы не взяли. Погиб свободный член нашей команды. То, что за него когда-то что-то было заплачено, никакого отношения к делу не имеет.
На корабле я первым делом устроил своим разнос за то, что они так и не выбрали нарукавный знак. Мне тут же были представлены пять вариантов, между которыми они сомневались и всё никак не могли выбрать. Все пять один круче другого — на одном топор поверх силуэта корабля, на другом летящий дракон поверх планеты в огне, на третьем набор острых инструментов, на четвёртом — звёздная карта со штурманской прокладкой и символами целей для ядерных ударов, на пятом — набор половых органов всех членов экипажа (как мне объяснили, символ изобилия, Бий У придумала). Я выбрал пятый — из чужих никто не поймёт, чем эта мешанина отличается от абстрактного узора.
За неуставный нарукавный знак мне влетело на базе от главного сержанта (мои успели нанести его на все вещи и даже на борт корабля ещё до прибытия на базу). Оказывается, капитан корабля, который хочет особый знак отличия для своего экипажа, должен заранее подавать прошение об этом в штаб, с приложенным эскизом. Я подал. В тот же день мне его утвердили.
Много месяцев спустя Фиу, увидев наш нарукавный знак, пробурчал: 'Ну, вот, наконец-то, давно была пора, только лучше было бы боевой топор изобразить'.
Вместо нашего отряда на ПС-10004 ушла другая группа. Мы всем экипажем дружно заявили, что возвращаться туда не желаем. Валли и Суэви, которые провожали её, говорили, что в группу вошло несколько Постигателей Истины самого высокого уровня, несколько специалистов — следователей и несколько самых умелых убийц. Не важно, что я принял устные извинения властей. Если из экипажа войск Богини кого-то убивают, всегда проводится следствие. И тому на планете, кто виноват в этом, лучше сразу лечь под землю.
Больше моя команда меня 'хокапитаном' не называла.
История с Алуки имела несколько последствий. У меня появилась пренеприятная привычка считать, сколько раз я отругал или похвалил того или иного подчинённого. Со временем я начал заносить этот счёт в коммуникатор. Иногда я забывался и считал вслух, пока однажды жидкость код 556781 не спросил у меня, почему я каждый раз после похвалы произношу какую-нибудь цифру. Я спохватился и соврал, что это я сам себя программирую — сколько дел ещё осталось сделать.
У меня родилась теория, что у всех женщин в инстинктах есть программа, как у Алуки, из-за которой похвала мужчины для них важнее удовольствий от свершений в реальности. Проверить было не на ком, кроме Бий У. Но единственной, кому не понравились похвалы, оказалась Бий У. Как-то раз она легонько прижала меня в проходе (легонько у неё — это двадцать килограмм) и сказала, что у неё, в отличие от некоторых, в кровь не идут гормоны сексуального удовольствия при похвале, так что нечего хвалить её тогда, когда к тому нет серьёзных оснований. Правда, я потом, забываясь, всё равно её хвалил. Бий У каждый раз со страдальческим выражением говорила: 'Капитан, я же просила!'. Так идея проверить теорию на ближайших коллегах провалилась. Остальные члены экипажа нашли, что их капитан стал намного более человечным и понятным. Больше случаев непослушания в моём экипаже не было.
В наибольшей степени изменилось моё отношение к Лейле и Илиарсии. Когда теряешь кого-то из тех, кого любишь, то начинаешь нежнее относиться к тем, кто остался. С Лейлой мы встретились примерно через три года после описанных событий. Мы пересеклись в полевом лагере, под присмотром нового набора 'чёрной гвардии' — старые почти все погибли в последних сражениях. Новые гвардейцы не были привычны к моему виду и подозревали в самых худших намерениях. Даже когда Лейла выгнала их из походного шатра, они прилипли к ткани снаружи.
Империя переживала не лучше времена — нитиру высадились на южном побережье и оттеснили людей к северу. Лейла ожидала, что я буду её ругать. Вместо этого я принялся её хвалить за стойкость и самоотверженность, вылил на неё три бочки самого сладкого мёда, какой только смог придумать. Лейла немного смягчилась, мы поговорили о разных делах и планах.
За прошедшее время они с мужем выстроили очень жёсткую империю, где все жители были выстроены в единую пирамиду, позволявшую получать максимум от каждого человека. С одной стороны, это было необходимо для войны с нитиру, но я слишком часто встречал примеры, когда такие жесткие пирамиды перерастали в грабительские паразитические организмы, более опасные для своего нарда, чем любые враги. Так я Лейле и сказал — ослабляй узду и снижай прозрачность, в слишком прозрачном пруду рыба не водится. Лейла вспылила — они только — только выстроили систему, которая хоть как-то работала. Я сделал ей ещё одно замечание — она при мне несколько раз с силой приложила рабынь (судя по виду, из народа кочевников), убиравших в шатре до нашего прихода, и пообещала выпороть некоторых потом.
— Ты слишком груба с ними. Рабы должны иметь возможность служить свои господам с любовью, а если ты их унижаешь, то у них не будет такой возможности.
— Ты не представляешь, насколько они бестолковые! Говоришь им по нескольку раз — ничего не запоминают. Сто раз говорила им — кислое молоко размешивать серебряной ложкой, только отвернёшься — пальцем размешивают!
Я настаивал, Лейла злилась, и в итоге она меня выгнала. Я вышел и нашел рабынь. Эти забитые (в буквальном смысле) существа действительно мало что понимали в сложной культуре древней империи. Их статус им тоже был не очень понятен — их просто вытащил из их шатров и послали к императрице. Того, что они рабыни, они не понимали. Впрочем, их жизнь от этого не очень изменилась — у кочевников их утром били, а вечером насиловали. Здесь было лучше, здесь только били утром и вечером, но зато легко. Я провёл с ними 'курс молодого раба' в духе Алукиных мудростей. Судя по выражению глаз, кое-что до них дошло.
Когда мы встретились с Лейлой ещё два года спустя, она сильно изменилась. В основном, благодаря её рабам. Удивительно, но среди рабов императорской семьи сложился своеобразный культ чести и любовной заботы о своих господах. Впрочем, удивительного в этом было мало: Лейла и её муж были тем редким типом правителей, которые действительно стараются сделать что-то хорошее для народа. В данном случае речь шла о выживании народа, а Лейла и Варшу-дева себя не щадили — иногда в сражениях они
