Глава 1
Скрытая угроза
-... Папа-мама, а эти давать?
Маленькая Мауна протягивает на ладошке три розовые комочка, чем-то напоминающие пресловутый земной 'Вискас', сухой кошачий корм. Другая ладошка дочери в это время исполняет функцию кормушки для Нечаянной радости - зверушка даже придерживает её лапкой, дабы источник питания не вздумал преждевременно ускользнуть.
- Давать, давать, - за меня отвечает Ирочка, разрезая на кусочки тёмно-зелёный шипастый фрукт... всё время забываю название...
- Некусай, Рома, он называется некусай, - уловив мою мысль, отвечает Ирочка. - Вообще-то пора бы уже и запомнить, муж мой. Каждый день летаешь, собираешь...
- Да тут столько всяких некусаев растёт... - пытаюсь я оправдаться.
- И жалкий лепет оправданья, - уже по-русски говорит жена, вручая мне один из кусочков, аккуратно держа за шип. - А почему некусай, помнишь?
- Папа-мама, и эти давать? - вновь спрашивает дочура, протягивая на ладошке новые комочки, на сей раз коричневые.
- Все давать!
Нечаянная радость, урча, поедает на десерт витамины и прочие хитроумные препараты, назначение которых - обеспечить зверюхе бодрость и здоровье на протяжении многих десятилетий. Разумеется, маленькая зверюшка не в состоянии жить столетиями, как её хозяева, но мы стараемся максимально продлить жизнь нашей любимицы.
Сегодня выходные у меня и супруги совпали, и по случаю столь радостного события всё наше семейство ужинает на веранде, ограждённой страховочной сеткой, по которой любой ангел безошибочно определит - в этом доме имеется маленький, нелетающий ребёнок.
- Уммм... - я вонзаю зубы в вязкую, липкую мякоть, и только тут вспоминаю, почему плод этот называют 'некусаем'. В глазах моей ненаглядной прыгают насмешливые искорки, и я улавливаю мелькнувший мыслеобраз - лежащие зубьями вверх грабли с длинным крепким черенком... Действительно, пора бы уже и запомнить: мякоть некусая ещё более липкая, чем земной рахат-лукум. Его следует просто обсасывать, держа за шип, и тогда мякоть сама медленно тает во рту, оставляя на языке неповторимый остро-сладкий вкус, отдалённо напоминающий земную кока-колу.
- Мама-папа, она всё съела! - сообщает нам дочура, отряхивая ладошку. Нечаянная радость, облизываясь, наконец отпускает руку дающую, и Мауна немедленно заключает животное в объятия, как плюшевого медведя. Зверюшка сопит, но вырываться пока не пытается - во-первых, дочура заметно окрепла, и вырваться из её цепких ручонок не так-то просто, а во-вторых, не так это и страшно, поскольку выдирать перья из крыльев летучей сони малышка перестала. В последнее время отношения между Нечаянной радостью и Мауной-младшей определённо наладились, потому как в отличие от взрослых дочура располагает практически неограниченным запасом времени для всевозможных подвижных игр, вполне доступных пониманию летучей сони.
- А я хочу Великую звезду! - внезапно заявляет дочь, гладя зверюшку.
- О! - жена округляет глаза. - Придётся тебе потерпеть, не сезон.
- Плохо, - вздыхает Мауна, и в тоне её слышится явное осуждение неспособности мамы-папы решить проблему. - Я бы посмотрела. Красиво.
- Да я бы и сама полюбовалась, - согласно вздыхает Ирочка.
- И я тоже... - я наконец-то справляюсь со своим некусаем. В этот момент Нечаянная радость, улучив момент, вырывается и вспархивает на настенную икебану. В конце концов, после ужина нужен покой, дабы правильно переварить его.
- Папа, а у меня крылья опять выросли!
Мауна поворачивается к нам спиной и разворачивает свои трогательно-розовые детские культяпки. Я без труда улавливаю нехитрые детские мысли и эмоции - дочуре хочется, чтобы папа погладил и похвалил её крылышки... и по спине погладил... и ещё чешется немножко в основании левого крыла...
- Ого, какие вымахали! - восхищённо говорю я, стараясь оправдать невысказанные ожидания дочери. Осторожно глажу нежную кожу, без единого пупырышка, под которой угадываются хрупкие косточки маховых пальцев. Да, действительно подросли крылышки... Пройдёт совсем немного времени, и кожица эта потеряет свою гладкость - полезут из неё острые иглы, разворачиваясь в роскошные маховые перья, и эти трогательные культяпки обретут упругую прочность и мощь...
- Тут чешется? - я старательно чешу в подкрыльевых ямках, очень схожих с маленькими вторыми подмышками.
- Да! И везде! - дочура подставляет себя ласковым папиным рукам. Я глажу её, ласкаю. Нет слов, как мне хорошо. Нет слов, как нам троим хорошо. Счастье... Вот оно какое, счастье...
- Теперь маму! - великодушно заявляет Мауна, насытившись наконец папиными ласками. - Ей тоже хочется!
Я поперхнулся, закашлялся. Вообще-то пора бы уже и привыкнуть - ребёнок растёт, уловить открытые мысли и желания на таком расстоянии для нашей дочери теперь как нечего делать...
- Спасибо, доча, - в глазах жены пляшет смех. - Ты очень добра и деликатна.
- И ещё я красивая! - дополняет список собственных достоинств дочура. - Правда, папа?
- Ну безусловно! - отвечаю я, для пущей искренности округлив глаза.
- Чай пить никто больше не желает? - спрашивает Ирочка, и, не дождавшись ответа, щёлкает пальцами. - Домовой, явись!
- Я пойду в ту комнату, и буду смотреть сказку про Розовые пёрышки, пока вы тут занимаетесь своим сексом, - выдаёт дочь, вставая из-за стола. Я медленно хлопаю глазами. Да, тут уже деликатность - не то слово...
- Мауна, не всё, что думаешь, следует говорить вслух, - кажется, теперь и Ирочка озадачена всерьёз размерами детской деликатности.
- Но ведь ты всё равно поймёшь мои мысли, мама, - невинный взгляд девочки не оставляет места подозрениям насчёт злого умысла и без всякой телепатии. - И даже бабушка с дедушкой делают это, и не стесняются. И дядя Фью с тётей Лоа, и тётя Иуна с дядей Кеа, и все-все-все! Когда я вырасту, выйду замуж и тоже буду!
Закончив изложение своего видения вопроса, дочура покидает нас, оставляя осмысливать сказанное. Я перевожу взгляд на жену.
'Всё, Рома' - в её глазищах бесится, пляшет смех. - ''Добро' получено, и вообще, указания контролёра ситуации положено исполнять немедленно и беспрекословно'
И мы разом валимся друг на друга от хохота.
...
Тихо, как тихо в доме... Разумеется, ангелы не люди, и не бывает здесь полуночных пьяных гулянок с топотом и уханьем, с порванными от усердия гармонями и переломанной мебелью. Однако бывают такие минуты, как сегодня, когда мне невольно кажется - звуковая защита, установленная для оберегания покоя жильцов, работает чересчур усердно. Создавая впечатление, что во всём этом огромном мире есть только трое живых - я, моя Ирочка и наша дочь, не считая разве что толстой крылатой сони...
Ирочка, почмокав, прижимается ко мне крепче, сильнее раскрывая крыло. Извечный жест любой любящей женщины - обнять, обволочь своего мужчину, укрыть его... Так делают все женщины во всех покуда известных мне мирах, и Рай не исключение.
Тускло светится пепельным ночным светом потолок. Вероятно, будь я человеком, я бы даже не смог различить сейчас цвета - только-только света хватало бы, чтобы не натыкаться на стены... Однако мои ангельские глаза без особого напряжения различают радужный отлив крупных белых перьев на крыле жены, и мелкий пушок, сменяющий перья ближе к основанию крыла... А у самой спины остаётся только голая, гладкая кожа, и я даже вижу подкрыльевую ямку, так похожую на детскую подмышку без единого волоска... Я очень много стал видеть. Возможно, местами слишком много.
