оба не думайте, что я просто амбициозная и капризная девчонка. Я долго думала... Мне снилось. Мне снился этот Оплот... я привезла мнемозапись видения!
Она смотрит на меня пронзительно.
- Ты уже понял, Рома. Если ты не возьмёшь меня в команду, я всё равно буду помогать тебе. Но я прошу тебя - возьми! Я ДОЛЖНА, понимаешь? Это дело, равного которому у меня больше не будет, сколько бы я ни прожила.
Я улыбаюсь широко, как только могу.
- Цанг. Она с нами.
Цанг долго прядает ушами, потом согласно обнажает зубы в улыбке.
- Решение принято!
Свирка хватает меня под мышки, распрямляясь, словно пружина, подбрасывает в воздух. От неожиданности я хлопаю крыльями, зависая на пару секунд, неуклюже опускаюсь, взметнув тучу песка.
- Только меня не бросай, - скалится Цанг. - Я не ангел, летать не умею.
- Тебя бросишь! Ты вон какой здоровенный!
Глава 22
Отсрочка апокалипсиса
Вязь символов и букв Высшей письменности бежит по экрану. Тестируемые системы одна за другой сообщают о полной исправности, но я почти не гляжу на экран. Зачем мне вслушиваться в слова собственного смертного приговора?
Не успели. Мы ничего не успели придумать, ни я, ни Семь тысяч сто восьмидесятый. И поэтому завтра всё кончится. Потому что завтра состоится пробный запуск величайшего в мире кварк-реактора.
Дверь кабинета бесшумно отходит в сторону, и в помещение тяжело входит Семь тысяч сто восьмидесятый. Заговорщик и диверсант, мятежник и террорист.
- Ну что, Пятьсот двадцать пятый? Всё идёт как идёт?
Я одним движением гашу экран.
- Я ничего не могу придумать. Кроме откровенного самоубийства, разумеется.
Он садится в углу, привалившись спиной к стене.
- Как ни смешно, я тоже...
Мы молчим. Что говорить?
- Мне сегодня приснился престранный сон... - он чуть прикрывает глаза. Поведение, совершенно невозможное с точки субординации... Кому она нужна, эта субординация, когда завтра всё кончится?
- Что за сон? - механически спрашиваю я, разглядывая собственное отражение в тёмной глади погашенного экрана.
- Боюсь, ты не поймёшь... да просто посчитаешь меня за сумасшедшего. Ты не готов.
- А ты, значит, готов? - меня начинает раздражать бесплодное умствование.
- Скажи, что ты хотел бы сделать в свой последний день?
Я скрещиваю руки на груди.
- Всё, чтобы этот день стал не последним. Следующий идиотский вопрос?
Он отвечает не сразу.
- Но ведь он так или иначе наступит, последний день... Самоубийство, говоришь? Жаль... А придётся.
- Не понял?
И снова он молчит долго, долго.
- Ты скажешь, что центральная камера нуждается в дополнительной проверке. Я пойду туда и... Системы безопасности и пожаротушения отключить придётся заранее, естественно. Всё придётся сделать сегодня, перед продувкой стакана аргоном. Потом туда уже не попасть.
Я молчу. Потому что теперь точно уверен - он сумасшедший.
- Ну что, начальник, работаем?
Теперь уже я отвечаю не сразу.
- Скажи, Семь тысяч сто восьмидесятый... Только один вопрос. Зачем? Зачем тебе этот мир, если тебя в нём не будет? Не всё ли нам равно, что будет с этим миром после нас?
Он смотрит на меня прямо.
- Я понимаю тебя. Я очень хорошо тебя понимаю. Ещё недавно я думал так же.
- А сейчас?
- А сейчас я видел сон... Не удивляйся. Вполне возможно, ты его тоже увидишь.
...
Я открываю глаза, усилием воли отключая мнемозапись, переданную мне Цангом. Вот как, значит, он решил вопрос... Или не он?
В памяти внезапно всплывает: мама Маша, идущая впереди, разворачивается так внезапно, что я едва не налетаю на неё. Огромные глаза цепко смотрят прямо в душу.
'Что ты знаешь о маленьких зелёных человечках?'
Я криво усмехаюсь. Чем меньше кто-то знает, тем проще кажется ему этот мир. Меньше знаешь - крепче спишь, ага... С восьми до пяти в конторе, диагностика, тут свечи поменять, тут маслофильтр, а этот движок надо снимать в капремонт, кольца, похоже... Ну а в выходной с друзьями на рыбалку. Жизнь хороша и жить хорошо!
И вдруг всё изменилось. Этот мир оказался вовсе не таким простым. И чем дальше, тем сложнее.
Ещё совсем недавно мне всё было ясно с 'зелёными' - законченные гады, зомби ходячие, холодные и беспощадные твари. И всё, что меня у них интересовало - скрытые объекты да агентурная сеть. Ровно столько положено знать о тех, кто находится по ту сторону прицела. Впрочем, как я понимаю, Истинно Разумных тоже не волновал мой тонкий духовный мир. Другое дело, ценные сведения о месторасположении ангельских баз, сокрытые в моей голове...
Я снова прокручиваю мнемозапись, с момента выхода Цанга на Семь тысяч сто восьмидесятого, когда во время вечернего умывания глянуло на него из зеркала его собственными глазами чужое существо...
Нет, никакого зомбирования и даже гипноза. Цанг умеет работать, ничего не скажешь... Он ПОВЕРИЛ. Уверовал, выражаясь церковно-высокопарно. Да, именно так. Он просто осознал, что его драгоценное тело не есть высшая ценность во Вселенной.
Я включаю виртуальный экран, вывожу на него видеоряд. Большие, тёмные глаза без белков смотрят мне прямо в лицо. Не в душу, как ангельские - просто в лицо.
Можно ли назвать его героем? Он не Данко, этот Семь тысяч сто восьмидесятый. Разумеется, он не стал бы жертвовать собой, будь у него хоть какой-то шанс выжить. Однако он сделал шаг. Его коллеги в такой ситуации поступили бы с точностью до наоборот. Умирать одному обидно, вот всем вместе - другое дело...
Мне вдруг становится так стыдно, как не было давным-давно. Жгучий, как кипяток, стыд. Я сижу здесь, на вполне комфортабельном острове, в полной безопасности. И при этом в голове моей имеется крохотный кристаллик, при любом раскладе гарантирующий мне воскрешение. А он идёт в адское пламя горящего натрия. Навсегда...
Светлая память тебе, Семь тысяч сто восьмидесятый. Ты герой. И первая жертва в этой страшной партии... Нет, не так. Ещё одна в этой войне.
Сколько их ещё будет?
...
'Папа!'
'Я здесь!'
Я просачиваюсь сквозь упругую холодную стенку, как свет. Тут главное, осторожно, не делать резких движений мысли... Всё. Прошёл.
'Папа, я хочу к тебе!'
