– Ты просто великолепен. Я имею в виду, как спокойно принял предложение расстаться. Я благодарна.
– Право, мадам, не за что. – Он продолжал оттирать голубиную метку с плеча. – Не знаешь, почему в вестернах они говорят всегда «Не за что?» – И продолжал, потому что не был уверен, что может переносить дальше молчание. Так, разговаривая без умолку, восторгаясь Венецией, он вдруг резко остановился, потому что его как громом поразило появление венецианского ребенка в ярком платьице, как две капли воды похожего на Эдварда Джи Робинсона. Он дотронулся до руки Лайлы и показал на ребенка.
– Как ты считаешь, можем мы ее сфотографировать? У тебя с собой камера?
– Фантастика, как похожа, – сказала Лайла, – интересно посмотреть поближе. Где твой разговорник? Посмотри, как будет: «Могу я вас сфотографировать?»
Эймос начал торопливо листать разговорник, поглядывая на венецианское дитя, испытывая благодарность к Лайле за то, что она тоже увидела сходство, потому что иначе он бы решил, что окончательно свихнулся и теперь ему предстоит всю жизнь видеть детей, похожих на Эдварда Дж. Робинсона, особенно когда его собственного ребенка безжалостно от него отнимут.
– Этот разговорник ни на что не годен. – Он захлопнул книжку и засунул в карман. – Я буду объясняться на языке жестов. – Он пошел навстречу венецианской девочке.
– Scusi, pictoro Picture? Snappa-shotta? – заговорил Эймос, улыбаясь как можно приветливее.
– Я – первая, – сказало вдруг дитя и бросилось прямо в его объятия, и тут же Эймос услышал, как жена воскликнула, радостно взвизгнув.
– Мама!
Он увидел, как из-за ближайшего угла гордо выступает Джессика Роуэн собственной персоной.
В возрасте сорока девяти Джессика выглядела лет на десять моложе лицом и минимум на двадцать фигурой. Он как-то шутя сказал Лайле, что Джессика переплюнула по инициативе самого доктора Спока, она занималась благотворительностью, сама не тратя на это деньги, но посещая все благотворительные собрания. Она была из тех особ, чьи фотографии появлялись обязательно в газетах на следующий день после открытия театра Метрополитен, и было невозможно, по крайней мере на Манхэттене, проведение любого мероприятия без Джессики. Правда, она мало появлялась в интернациональном свете, видимо, потому, что не была достаточно богата, и когда вышла второй раз замуж, не сделала блестящей партии – ее супруг был каким-то второстепенным отпрыском семейства Дю Пон.
– Что ты здесь делаешь? – удивилась Лайла.
– После твоего звонка, – ответила ее мать, – я подумала, как будет забавно взять и появиться в Лондоне, удивить маленькую Джесси, а потом я подумала, если приеду в Лондон, то почему бы не…
– Послушай, – заявил Эймос, – если тебе станет легче, я могу тебя потерпеть еще какое-то время.
Он подождал ответа, но его не последовало. Потом Лайла вскрикнула:
– Я знала! Я знала, что это где-то здесь!
Он перевернулся и посмотрел на жену.
Она с торжествующим видом стояла посреди комнаты, подняв руку с книгой.
– Я знала, что отыщу, Эймос. Еще в Нью-Йорке, когда ты предложил поехать в Европу, я накупила справочников и взяла такси. Листала по дороге и запомнила. Теперь нашла. Гетто. Эймос! Я свезу ее в Гетто. Я удивлю эту дрянь – сегодня же отвезу ее в Гетто.
Эймос равнодушно смотрел, как она ходит по комнате.
– Разве это не блестящая идея, Эймос? Ты что, не слышал? Это же фантастика! И ты знаешь, что я права. Говори же, черт побери, что это так.
Он спокойно отозвался:
– Ты хочешь отвезти мать в гетто и удивить ее этим?
– Да не в гетто, а в Гетто, ради бога слушай, как я говорю – ГЕТТО. Самое первое вонючее Гетто на свете, и оно находилось здесь, в Венеции. Я ее туда отвезу, но не скажу, куда именно, преподнесу как сюрприз. Для нее специально, ведь она любит сюрпризы!
Эймос закрыл глаза.
– Ну? – спросила она.
– Это действительно поставит ее на место, Лайла, старушка. О, да, сэр, у вас на плечах голова, я снимаю шляпу.
– Я слышу некий сарказм сделать вам тоже сюрприз. И вот мы здесь. Я только что накупила ей новых платьев. Рада меня видеть?
Лайла просияла:
– Ты сомневаешься?
– Эта паршивая сука!
Эймос лежал на кровати и думал, что если находить комичное в несоответствии, то сейчас Лайла представляет смешное зрелище. В модном новом костюме, в круглых очках, одевавшимися в редких случаях, она с деловым видом листала справочники, являя внешне портрет молодой интеллектуальной блондинки, американки, в то время как из ее красивого ротика лилась площадная брань.
– О, эта паршивая, несносная…
– Послушай, надеюсь, эти слова не относятся к твоей мамочке?
– Заткнись, заткнись лучше, эта паршивая сука все-таки приехала сюда!
