где жизнь «по-божески», «благочестиво» считалась высшим эталоном жизнеустроения. Рационалисты же понять данный мир никоем образом не могли, а потому и сочиняли несообразности.
В понятиях же теоцентричного мира «блаженный» — христианский подвижник. В духовном смысле он — избранник, тот, кто сподобился лицезреть Бога на небесах! Понятное дело, что материалисты и позитивисты всех мастей и всех времён значения подобным категориям не придавали; да и не способны они были осознать, что это такое. Православные же люди, прекрасно это понимали, а потому и восхищенно величали Второго Царя «блаженным» и «боголюбивым».
Теперь же вернёмся к приведённой выше цитате. Начнём с того, что ссылка на оценку шведов в данном случае просто неуместна; нельзя же за «мнение русских» принимать какие-то случайные сторонние умозрения. Теперь о более важном: о том, что якобы «дела тяготили Фёдора» и что он «искал спасения в религии». Начнём с букваря. «Религией» может стать всё, что угодно. Сколько уж в истории человечества существовало самых разных «религий»: от обожествления камней, деревьев и статуй до поклонения коммунизму.
Фёдор же Иоаннович с рождения и до последнего земного мига был православным, исповедовал только одну, единственно «правильную», православную веру — в Иисуса Христа. Он полностью и целиком являлся православным христианином, но так как эти слова в семантическом отношении означают одно и то же, то правильнее называть его просто — православным.
Православный человек уповает на милость Господа для личного спасения; он коленопреклоненно просит милости и для своих близких. Упования же Царя-Миропомазанника, Божьего избранника куда шире и значимее. Его молитва, его благочестие выражают и отражают не только личные желания и устремления; он молится за весь христианский род людской, за вверенную ему державу. Ведь в системе Христоцентричного мира ноша Царя — не только ратные дела, общественное устроение, но и молитвенное оберегание вверенного ему Царства.
Трудно спорить с тем, что самым любимым героем отечественной историографии всегда являлась яркая фигура Петра I: «царя-плотника», «царя-механика», «царя-лоцмана», одном словом — «царя- преобразователя». Он чуть не каждый день своей бурной жизни что-то разрушал, а что-то учреждал. Фёдор Иоаннович ничего не разрушал; он только продолжал и молитвенно охранял. Каждодневно молился Всевышнему за ниспослание себе, народу русскому и державе Российской даров небесной благодати: мудрости, терпения, любви и смирения. Таков был век XVI, таковы были высшие ориентиры жизнедеятельности, а сын Иоанна Грозного Царь Фёдор Иоаннович навсегда остался в истории эталоном царского благочестия.
В своём «Временнике » Иван Тимофеев в самых превосходных степенях превозносит духовный облик Второго Царя. «Добродетельно живший Федор Иванович, Государь всероссийский, наследовал престол своих предков в прекрасной святости, потому что царствовал, любя истину, незлобно и достойно; (подражая) кротостью Давиду, (он) пас своих людей, не любя крови; всю свою жизнь он проводил в посте и молитвах к Богу, непрестанно и неусыпно день и ночь являясь великим предстателем (перед Богом) о мире и святым Царём. Имея постоянное стремление к церковному великолепию и благочинию и непрестанную заботу об украшении святынь, он любил монахов и нищих и очень много им подавал. Он явно нёс подвиг воздержания, потому что кипел в душе своей любовью к делам иночества, хотя был покрыт светлостью багряницы. Его желанию так жить у себя в доме не помешали ни супружество, ни высота самого царства. Он боролся со всякой неправдой, чуждался ее и, как Иов, «даже устами не роптал на Бога; он за всю свою жизнь ни разу не осквернил мерзкими словами своего богомольного языка, но весь постоянно был охвачен всяческим благочестием; таким же незапятнанным, думается, и предстал он перед Богом, потому, что один из всех сохранил Первообраз и в дни своего царствования охранял от вражеских наветов достояние своих предков. Он царствовал не только над людьми, но и над страстями; думаю, что тот не согрешит, кто его и в молитвах призовет.
Естественно, что с позиции материализма и атеизма всё это выглядело как какое-то ущербное «увлечение религией». Однако там не было ничего показного и нарочитого, никакой «ущербности». Была только полнота религиозного чувства, которая владела душой всегда и целиком. Точно такой же по мировосприятию была и его супруга. Царица Ирина; их брак вообще можно назвать уникальным духовно- брачным союзом. Они были с Богом и для Бога в каждый миг своей сознательной жизни; они этим чувством жили, и с ним же, оба, ушли в мир иной.
В «Летописном сказании» — исторической повести, написанной в 1626 году и приписываемой князю И. М. Катыреву-Ростовскому^^^, о Втором Царе говорится: «Царь Фёдор ростом был мал, образ имел постнический, смиренный. Заботился о душевной чистоте, часто молился. Постоянно подавал нищим милостыни. О мирских вещах мало думал, заботился о душевном спасении. Таким он был всю жизнь, с младенчества. За это благочестие Бог даровал его Царству мир, врагов всех ему покорил и у ног его поставил. Время его правления для людей было благоутешно »^^^.
А вот противоположное суждение, принадлежавшее представителю «англиканской церкви» купцу Джильсу Флетчеру: «Царь Фёдор Иоаннович относительно своей наружности росту малого, приземист и толстоват. Телосложения слабого и склонен к водянке; нос у него ястребиный, поступь нетвёрдая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других его свойств, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен.
Приведенные цитации, как и ранее воспроизведенные оценки Первопатриарха Иова, показывают, коль разнообразны, разноречивы и диаметрально противоположны могут быть суждения об одном и том же лице. Бери на выбор, что пожелаешь! И берут. Большей частью как раз умозаключения случайных свидетелей, подобных Флетчеру, и куда реже — свидетельства такого сведущего и честнейшего человека, как Патриарх Иов. Началась подобная тенденциозная «вивисекция материала » ещё в давние времена. Вот, скажем, что утверждал «живописный» Н. М. Карамзин в своей исторической эпопее:
«Не наследовав ума царственного, Фёдор не имел сановитой наружности отца. Ни мужественной красоты деда и прадеда; был росту малого, дрябл телом, лицом бледен; всегда улыбался, но без живости; двигался медленно, ходил неровным шагом от слабости в ногах; одним словом, изъявлял в себе преждевременное изнеможение сил естественных и духовных.
Одним словом, на троне оказалась некая не способная ни на что развалина. Поразительно, но Карамзин знал разнообразные источники, но принимал к сведению только то, что порочило Российских Самодержцев. Ведь любой мало-мальски сведущий человек должен знать и понимать, что многочасовое молитвенное усердие, паломничества по святым обителям, которые Фёдор вместе с женой Ириной совершали почти еженедельно, совершали пешком, требовали ресурса огромных физических и духовных сил. Так что о «развалине» могут говорить только авторы, одолеваемые тенденциозными видениями...
И ещё одна попутная ремарка. Купец-неудачник Флетчер, в России ему не удалось «провернуть» ни одного «выгодного дельца», называет «суеверием» религиозное усердие Второго Царя. Самое умилительное, что о вере брался судить человек, принадлежавший к мирской «англиканской церкви», главой которой «парламентским эдиктом» был назначен Монарх! Там, после разгрома Католической церкви при Короле Генрихе VIII (1491–1547), «христианская вера» приняла характер необременительного воскресного времяпрепровождения. Там не было больше ни пастырей-священников, ни монахов, ни монастырей, ни подвижников веры, ни крестного знамения, ни икон. Там теперь правили только «кошелёк», «расчёт», «выгода», «удобство». Никаких других общественно значимых мерил, кроме финансового «прибытка» и личного благополучия, в «протестантской Англии» больше не существовало. Вера превращалась в «личное дело» каждого человека, а монархи больше не обязаны были демонстрировать образцы благочестия. Они его и не демонстрировали...
Естественно, что молитвенное усердие, паломничества Царя Фёдора по святым обителям делали его далеко не всегда доступным для решения текущих, каждодневных вопросов. Ведь в авторитарных системах управления, каковой и являлось Самодержавие, даже текущее неизбежно требовало высочайшей санкции. Боярская Дума, во главе которой находились Никита Романов и дьяк Андрей Щелкалов^^^, разбирала те или иные государственные задачи, делала свой «приговор », но она не имела решающего голоса. Последнее, определяющее слово всегда принадлежало Царю. Его долгое отсутствие, как и его «негрозность», неизбежно вызывало приступы боярско-вельможного своеволия. Очень хорошо об этом
