История Австрии. Культура, общество, политика

сильное впечатление. Изумленный, он попросил Франческо Петрарку дать заключение по этому вопросу, и тот объявил грамоты поддельными. Однако Карла особенно уязвили «формальности»: он потребовал от Рудольфа, чтобы тот поклялся не пользоваться знаками императорской или королевской власти и запретил ему использовать великолепную печать с конным изображением австрийского герцога. Титул эрцгерцога (Рудольф именовал себя palatinus archidux Austrie, Stirie, Karinthie, Suevie et Alsatie[47]) вызвал у императора меньшее раздражение. Лишь в 1453 г. Privilegium maius подтвердил император Фридрих III Габсбург. В 1473-м привилегия была с согласия курфюрстов подтверждена /83/ вновь. Так она стала частью имперского законодательства. Во многом представление о «миссии» Габсбургов и вера в их особое предназначение были основаны на этой привилегии, хотя свою законченную форму они приобрели лишь в начале нового времени – в притязаниях Максимилиана I.

Позднее средневековье не было блестящим периодом в истории австрийских земель. Сословия сумели постепенно утвердиться в качестве контролирующей инстанции и противовеса правителям, однако для большей части населения существенным было другое. Эпидемия чумы в 1348–1349 гг. привела к значительной убыли населения, что ухудшило положение крестьянства и замедлило развитие городов, заметно отбросив их назад. Конфликты между власть имущими тяжким бременем ложились на подданных, отягощенных налогами на войны и не могущих чувствовать себя в безопасности во время феодальных распрей. Распри в среде знати или споры между императором и отдельными представителями благородного сословия разрешались в ходе военных столкновений, девизом которых, казалось, было: «Ты бьешь моих крестьян, я побью твоих». Многочисленные шайки разбойников и бродившие по стране отряды солдат также не делали обстановку мирной. Нападения гуситов во время Гуситских войн[48] /84/ на Нижнюю Австрию и османские набеги, прежде всего, на Каринтию и Крайну, дестабилизировали существующую систему и подчас имели следствием локальные крестьянские восстания. Еще одним тяжким испытанием для крестьян стали вооруженные столкновения с венгерским королем Матьяшем Корвином, который занял Восточную Австрию в конце XV века. Природные катаклизмы – уничтожение посевов саранчой, новые эпидемии и ухудшение климата – серьезно ослабляли экономическое положение страны. Поэтому она совсем не была той «цветущей землей», в которой, как рассказывалось в старых учебниках и исторических трудах, началось превращение Габсбургов в правителей великой державы. /85/

Феодальное общество и его кризисы

/85/ Центральноевропейское общество средних веков и раннего нового времени – так же как и общество всей остальной Европы – было глубоко аграрным по своему характеру. Подавляющую часть населения составляли крестьяне. Высшие слои – знать и духовенство – жили за счет этой крестьянской рабочей силы. Социальная модель раннего феодального порядка была обобщенно выражена формулой: «я молюсь за всех (oratores = священники и монахи), я сражаюсь за всех (bellantes = рыцари и знать), я тружусь за всех (laborantes = крестьяне)».[49] В соответствии со спецификой общественных задач и в связи с формированием рыцарского (благородного) сословия, предназначением которого являлась защита страны, земледельцы оказались в зависимости от двух первых групп. В сложившейся системе землевладения крестьянин не обладал никакими правами собственности на землю, а получал свое хозяйство от землевладельца. Передача осуществлялась в различных формах (свободное пожалование, по наследственному праву и т. д.). За это он должен был выплачивать подати и выполнять повинности, например, работать на барщине. Землевладелец, в свою очередь, гарантировал ему «защиту и опеку», выполнял функции по обороне края и был обязан – уже в собственных интересах – помогать крестьянам в случае различных бедствий и природных катаклизмов (например, при неурожаях). Эта система, первоначально основанная на взаимности (что /86/ было представлено нами здесь в виде идеально-типической схемы), в позднее средневековье переживала все более глубокий кризис. Зависимость поземельных подданных и держателей была не только экономической, но и юридической, поскольку землевладелец располагал судебными полномочиями в отношении своих крестьян. Подобными земельными владениями (своего рода государствами в государстве) обладали знать и различные духовные институты (монастыри, епископства, а порой и отдельные приходы). Свободные крестьяне сохранились лишь в исключительных случаях – в Тироле и Форарльберге, где они были даже представлены в земельных сословных собраниях; первоначально такие крестьяне были и в Зальцбурге.

Основным в ту пору был институт (в настоящее время это оспаривается рядом исследователей), который Отто Бруннер назвал «весь дом», – по своей экономической структуре этот «весь дом» был самодостаточен и изолирован. Иначе говоря, почти все самостоятельно производилось в крестьянском или господском хозяйстве. С точки зрения социальной истории именно здесь мы можем видеть истоки патриархальности. «Хозяин дома» был неограниченным деспотом, который выступал повелителем своей «семьи», включавшей помимо родственников прислугу и других людей. Литература с наставлениями для «отцов семейств», особенно расцветшая в эпоху барокко, обеспечивала их всей необходимой для руководства таким домом информацией.

Самый нижний уровень феодальной системы был организован на тех же принципах, что и все государство. Отношения между правителями (в Австрии маркграфами, герцогами или эрцгерцогами) и знатью или владевшим землями духовенством также основывались на взаимности. Правитель обеспечивал или должен был обеспечивать «защиту и опеку», а его первейшим долгом было гарантировать pax et iustitia,[50] то есть поддерживать мир на границах и справедливость внутри страны. Знать и церковные институты, имевшие богатые земельные владения, были, в свою очередь, обязаны предоставлять правителю «совет и помощь», то есть на них возлагалась финансовая поддержка, а в случае знати – и несение личной военной службы. Эта повинность – делать выплаты в казну (которая, естественно, перекладывалась на крестьян, поскольку собственные имения знати и церкви от податей освобожда- /87/ лись) – вскоре соединилась с правом одобрять или не одобрять налоги, что оказалось мощным оружием в борьбе за политическую власть в стране. Становившийся все более отчетливым в позднем средневековье «дуализм», то есть совместное правление князя и сословий (знати и церкви), в конечном счете, покоился именно на этом праве.

Начиная с позднего средневековья, во всех землях будущей Австрии происходило формирование земских сословных представительств, которые чаще всего состояли из трех или четырех курий, представлявших отдельные социальные группы. Все вместе они образовывали ландтаг (земельное собрание), своего рода парламент той или иной земли, созывавшийся через нерегулярные промежутки времени. Первой курией были прелаты, то есть видные представители церкви, прежде всего, аббаты и пробсты монастырей. Впрочем, со временем все более важным – особенно в эпоху реформации – становилось благородное сословие, которое или образовывало общую курию, или делилось на сословие господ и сословие рыцарей. Третьей (или четвертой) курией, имевшей больше обязанностей, чем прав, были княжеские города и рыночные общины (маркты).[51] Их политическое влияние было ограниченным, однако они обеспечивали высокую долю налоговых поступлений в казну. В Тироле к этим группам, располагавшим «деньгами и судами», добавлялось представительство сообщества свободных крестьян. В Форарльберге, в силу разных обстоятельств, ситуация выглядела совершенно иначе. Знать и духовенство подлежали непосредственной имперской юрисдикции и потому не были представлены в ландтаге (их представители заседали в рейхстаге Священной Римской империи). Формально единственной политической силой в земле были крестьяне, города и рыночные общины. Эта система до сих пор еще ошибочно рассматривается как некое торжество «демократического» начала, воздействие которого якобы прослеживается вплоть до наших дней. На деле, однако, образуемый сословиями местный ландтаг ни в коей мере не был «демократическим», в нем не