каждый слой общества, вовлекая все население в сеть правовых, политических, социальных, военных и экономических отношений. Законы, издаваемые в новозавоеванных странах, в том числе в Англии, гласили, что отныне вся отцовская земля должна переходить только к старшему наследнику, — это немедленно привело к возникновению феномена безземельных младших сыновей. Помимо того, что отсутствие имения понижало статус такого человека, ни одной дочери благородных родителей не позволили бы выйти замуж за дворянина без земли. Единственной социальной реакцией на такое положение дел могли стать только новые завоевания.
Наиболее серьезное сопротивление непрерывной экспансии католической церкви и франкской аристократии оказало исламское население восточного Средиземноморья. VIII век стал свидетелем стремительного распространения новой культурной силы, следовавшей за победами арабского оружия, — войско халифов, пройдясь по всему Аравийскому полуострову, в небывало короткие сроки захватило большинство территорий восточного Средиземноморья. Взяв в 635 году Дамаск, в 638 году Иерусалим и в 646 году Александрию, арабы повернули на восток, где пополнили список покоренных городов: в 656 году была взята Басра, в 669 году — Кабул и в 710 году — Самарканд. Столь же стремительно они продвигались и по Северной Африке, оккупируя византийские города, в свое время отвоеванные Юстинианом у вандалов, и окончив поход высадкой в 711 году в Испании. К 730 году арабы захватили весь Пиренейский полуостров, дойдя на севере до Пуатье. В течение того же периода арабские отряды пересекли Малую Азию и в 673 году подобрались к стенам Константинополя. Город выдержал пятилетнюю осаду, в 717–718 годах был осажден вновь и снова выстоял.
Арабо–мусульманская экспансия оказалась катастрофой для восточной церкви. Христианство являлось главенствующей религией в Сирии, Персии, Египте и Палестине на протяжении столетий и распространяло свое влияние даже на часть Аравии. Когда все пошло прахом, Византия сжалась до размеров города с прилегающими областями, которые были окружены кольцом враждебных сил. Она оказалась в «блестящей изоляции», в которой и просуществовала еще 700 лет.
Халифы арабо–мусульманского мира утвердили свой двор в Дамаске в конце VII века, однако в середине VIII века персидские мусульмане подняли восстание против дамаскского халифата Омейядов и основали новый, Аббасидский халифат, которому было суждено стоять во главе исламского мира следующие 500 лет. Аббасиды оставили Дамаск и сделали своей столицей новопостроенный город Багдад. И хотя в Багдаде правили арабские династии, империя вновь стала областью персидского преобладания. Гкрун Ар–Рашид, ставший халифом в 786 году, и его наследники отвернулись от восточного Средиземноморья, поставив во главу угла древние интересы в Месопотамии и Персии. Торговля с Китаем, осуществлявшаяся через Персидский залив и Шелковый путь, имела для халифата первостепенное значение, и хотя Карл Великий посылал Гаруну Ар–Рашиду дары, а путешественники возвращались к багдадскому двору с рассказами о баснословной роскоши франкских королей, персы и арабы не чувствовали потребности идти в Европу. Великие портовые города восточного Средиземноморья — Эфес, Антиохия, Библ, Сидон, Тир, Кесария, Яффа и Газа — столь долго остававшиеся перекрестком евразийской ойкумены, переживали медленный закат. Византийские неприступные стены спасли Европу от арабского нашествия, но обратной стороной этого процесса явилась изолированность от Востока — более чем тысячелетнего источника идей в культурной, политической, мифологической и технологической сферах. Европа всегда являлась восприемницей неистощимого разнообразия новаций, рождавшихся из контактов и взаимодействия народов Ближнего Востока, но после 750 года эта сокровищница была закрыта.
Хотя крестовые походы, начавшиеся в 1095 году и закончившиеся в 1205–м, позиционировались римским престолом как священная война с неверными, они вполне вписывались в общую модель католико–франкской экспансии. На пути в Святую Землю младшие сыновья аристократов– северян основывали поместья по всему христанскому Средиземноморью — надеясь на такие же поместья в Сирии и Палестине. Но сарацины оказались совсем иным противником по сравнению с теми, к каким привыкли северные рыцари, и их оборонительные действия были гораздо более изощренными. В восточном Средиземноморье каменные замки и защитные стены использовались уже тысячелетиями, тактика осады была разработана до совершенства, а кавалерия представляла собой обязательную часть любой армии. Также, поскольку местное население не проявляло желания обращаться в католичество, завоевание потребовало бы изгнания огромной массы людей— условие, реализовать которое не было под силу никому. Сумевшее отчасти утвердиться на территории Леванта, латинское христианство так и не стало силой, которая заставила бы считаться с собой другие региональные державы.
Неудача крестовых походов определила восточные рубежи Европы, однако само это предприятие стало определяющим фактором для Европы и в другом смысле. Восточное христианство подчеркнуто отказывалось признать первенство Рима со времен великих споров V века, и новые разногласия по вопросу употребления квасного хлеба в таинстве причастия еще больше отдаляли две церкви друг от друга. Утратив зависимость от могущественной Восточной империи, западная церковь и ее союзники стали свысока смотреть на восточных христиан. Пока греческие и римские иерархи соперничали за новообращенных язычников Восточной Европы, норманнские рыцари изгоняли византийцев из их последних западных оплотов в южной Италии и на Сицилии. По мере ослабления Византийской империи и обретения западноевропейцами все большей уверенности, латинская церковь перерастала свою греческую сестру и давнишнюю покровительницу. Это обостроение отношений достигло пика в 1204 году, когда крестоносцы, оказавшиеся на Востоке с санкции Рима, вмешались во внутренний династический конфликт и на какое?то время захватили Константинополь. Устроив разгром города с мародерством и кровопролитием, они выбрали одного из своих, графа Бодуэна Фландрского, и посадили его на императорский трон. На тот момент греческая церковь рассматривалась как противник западного католического христианства, и хотя грекам позже удалось отвоевать город, раскол между двумя церквями закрепился окончательно.
Не менее важно, что в результате крестовых походов религиозная идентичность западноевропейцев стала мыслиться как единое целое с расовой принадлежностью. В XII веке как в европейских, так и в мусульманских сочинениях начинают появляться выражения «христианский народ» и «христиан ская раса». Отряды крестоносцев, представлявшие собой многоязычную и многонациональную смесь (правда, неизменно возглавляемые потомками франкской аристократии), стали осознавать себя как людей, единых по крови и религии.
Политический авторитет и социальный статус западной аристократии опирались на постоянные завоевательные кампании. Но это были не те полководцы, что стоят на холме и бросают войска в сражение с неприятелем, — облаченные в боевые доспехи, они сами возглавляли атаку веря в военную доблесть и воспринимая драку как дело личной, родовой и племенной чести. В состав локальных сообществ франки привносили собственную культуру. Именно поэтому во всей Западной и Центральной Европе дети даже самых низших классов получали франкские имена — саксонские Этельреды и Альфреды вытеснялись Вильгельмами (Уильям, Гийом), Генрихами (Генри, Анри) и Робертами (Робер).
Постоянная наступательная война пришельцев с Запада была чуждым понятием для некоторых народов, которым приходилось с ними сталкиваться. Как греки бились за свободу, а римляне — за цивилизацию, готовые к убийству и к смерти за общее дело, воины средневекового Запада сражались за Христа. Жители восточного Средиземноморья следили за ними не без тревоги — в их глазах отряды крестоносцев, проходившие через Византию, даже до катастрофы
1204 года представали полчищем алчных авантюристов, которым приносили удовлетворение только сама война или ее трофеи. Франки превосходно умели использовать силу для устрашения местного населения, и, когда встречали организованный отпор или стихийное восстание, они, подобно Вильгельму на севере Англии, попросту топили его в крови. Во все уголки Европы они принесли с собой культ воителя. Безжалостные, но честолюбивые, скупые, но верные своему роду, ненасытные, но богобоязненные — таковы были характеристики новых хозяев Европы, к которым добавлялись постоянное культивирование идеи войны и социальная структура, отражавшая потребности милитаризованного общества.
Наследники Карла Великого не сумели удержать объединенную христианскую империю в Западной Европе от распада, и это не могло не представлять серьезную проблему
