для римской церкви, которая столь тесно связала себя с делом Каролингов. Как бы то ни было, время франкского владычества позволило папскому Риму утвердиться посреди политически раздробленной Европы в качестве вселенской духовной державы — стать единственным голосом, вещающим от имени христианского мира. Однако и за это право им пришлось как следует побороться. К XI веку для авторитета церкви создались неблагоприятные условия по причине окончательного оформления феодальной системы, в рамках которой знать и короли стали все чаще позволять себе назначать епископов и священников. Реакцией папы Григория VII стал Dictatus Papae, или «Папский диктат», в котором провозглашалось главенство церкви во всех вопросах, как религиозных, так и светских. Хотя диктат Григория состоял из положений давно сложившейся системы церковного права, никогда до этого они не применялись для столь явно политических целей. 27 папских статей среди прочего гласили:
Только римская церковь основана самим Господом.
Только римский папа вправе называться вселенским.
Одному папе принадлежит право назначения и смещения епископов.
Один папа может носить императорские регалии.
Все князья должны целовать ноги папы.
Во всем мире лишь он удостоен имени папы.
Папа вправе низлагать императоров.
Римская церковь еще никогда не ошибалась, она, согласно свидетельству Писания, вечно будет непогрешима.
Григорию скоро представился случай употребить власть, которую он провозгласил за собой. В 1070–х годах император Священной Римской империи Генрих IV покорил земли северной Италии и вступил в конфликт с Григорием по вопросу об их юрисдикции. Когда Генрих объявил Григория низложенным, в ответ папа отлучил императора от церкви: «Освобождаю всякого христианина от бремени любой присяги, которую он принес или принесет ему и воспрещаю всякому служить ему как королю». Этот экстраординарный поступок привел к одному из самых знаменательных событий в долгой истории взаимоотношений императоров и церкви. В 1077 году Генрих отправился на церковный собор в Каноссе, чтобы заново быть допущенным к святому причастию. Вот как описывал случившееся сам Григорий: «Придя туда, он [Генрих] в жалком виде, сбросив все королевские одеяния, босой и облаченный в шерстяное рубище, оставался стоять перед городскими воротами три дня… Наконец, побежденные искренностью его раскаяния… [мы] приняли его обратно к благодати причастия и в объятья Святой Матери Церкви».
Тем не менее примирение продлилось недолго, и Генрих вновь заслужил отречение, объявив папу «лживым монахом» и усомнившись в его праве представлять Бога на земле: «Как будто королевство и империя в твоих, а не Божьих руках!» Император пошел маршем на Рим, где низложил Григория силой и поставил на его место своего фаворита. Результатом явилась гражданская война в Германии, а обоим ее зачинщикам, папе и Генриху, было суждено умереть в изгнании. Хотя после такой катастрофы папство стало избегать конфронтации, отдавая предпочтение тайному давлению и дипломатии, напряженность в отношениях между духовными и светскими вождями не иссякала на протяжении всех средних веков. С одной стороны, императоры и короли были уязвимы для обличений со стороны клириков, с другой — папа мог быть в любой момент насильственно лишен своего престола: в то же время, действуя наравне с мирскими властями и вмешиваясь в политику королей, церковь рисковала потерять авторитет у паствы.
Столетиями обитатели европейского Севера видели в римском понтифике далекую, почти легендарную фигуру. Однако начиная с X века церковная литургия, законы, доктрина, назначения на духовные должности диктовались единой организацией, подчиненной центру в Риме. Любые различия в обрядах искоренялись: испанский мозарабский обряд прекратил существование в XI веке, славянские ритуалы запрещались на тех территориях Востока, где была возмоншость насадить латинский. Ирландия имела самую почтенную традицию христианства среди всех северных стран, но для духовных властей континентальной Европы и Англии ее церковь и общество выглядели отклонением от нормы. Ирландская церковь не финансировалась за счет десятины, ее епархиальная система не подразумевала четких разграничений или властной структуры, в стране не существовало объединяющего монарха, некоторые местные практики, в частности, матримониальные обряды, носили глубоко индивидуальный характер. Богослов XII века святой Бернар назвал ирландских варваров «христианами лишь по имени, а на деле язычниками».
При этом латинская церковь не просто стремилась привести к единообразию ирландские приходы, онахотела полного переустройства ирландского общества — так, чтобы оно отвечало европейскому шаблону изобретенному франками. Норманнские аристократы в Англии были только рады оказать Святому престолу такую услугу и в XII веке вторглись в Ирландию, движимые, по их собственным словам, желанием «расширить границы церкви».
За столетие до этого воинственный натиск римской церкви. жаждущей установить повсюду единообразие и контроль, вылился в один из кровопролитнейших эпизодов истории западного христианства. В Лангедоке на юге Франции в то время продолжали жить катары, или альбигойцы. —дальние потомки «чистых» сект V века. Эти раскольники, исповедовавшие учение о раздельном сотворении доброго и злого миров и возглавляемые избранной группой «совершенных» (perfecti или parfaits), обосновались в регионе вокруг города Каркассон. Катары (название происходит от греческого «катарос» — «чистый») отвергали материализм и мирскую власть церкви и стремились вернуться к простому христанству времен Нагорной проповеди. Среди них— число катаров никогда не привышало 10 процентов от населения — были и знатные особы, которым оказывали покровительство местные графы. В целом катары и католики в этой области поддерживали между собой вполне бесконфликтные отношения.
В 1209 году папа Иннокентий III объявил о крестовом походе против катаров, обещая за участие в нем землю и деньги. Внявшие его призыву войска с севера Франции окружали катарские поселения и сжигали людей сотнями. Эти гонения заставили жителей Лангедока— равно катаров и католиков— дать совместный отпор захватчикам, однако благодаря вмешательству французского короля область была покорена и навсегда осталась под властью римской церкви и франкской знати.
В результате сочетания франко–германского, римского и христианского начал сформировалась современная европейская цивилизация. И впервые после многосотлетнего перерыва восторжествовавшая ортодоксия стала увековечивать себя грандиозными каменными монументами. Города, поселения, стратегические возвышенности начиная с XI века наводнил безудержный поток каменного строительства — кафедральные соборы, церкви, монастыри и замки покрыли североевропейский ландшафт. Норманны строили замки прямо посреди английских городов — Лондона, Йорка, Уорика, Кентербери, Винчестера — с единственной целью внушить почтительный трепет местному населению, а на границах, в Гарлехе, Конви, Карлайле и других местах, воздвигали гарнизонные крепости. Французские короли укрепляли долину Луары в Анжере, Лоше и Туре, а существовавшие восточные замки — например, в Праге и Карлштейне — были перестроены. Вместе с замками наступила эпоха великих романских и готических соборов. Это были первые элементы монументального наследия северной Европы, «трактаты в камне», которые можно поставить в один ряд с письменными памятниками, ювелирными и металлическими изделиями раннесредневековой культуры.
Дошедшие до наших дней соборы и храмы сохранили драматическое напряжение между самовластным диктатом вышестоящей церкви и государства и художественным и культурным чутьем тысяч каменщиков, зодчих, резчиков по дереву золотых дел мастеров, стеклодувов и художников, которое имело свое происхождение в народных низах. Построенные по плану древней римской базилики или зала для собраний, эти огромные здания высвобождали себя из оков классической традиции и становились выражением характерно североевропейской культуры. Революционное применение кровельных ребер в Даремском соборе, начатом в 1093 году, позволило храмостроителям отказаться от старых римских полуцилиндрических сводов в пользу стрельчатых арок и устремленного ввысь внутреннего пространства. Благодаря новому методу конструкции смогли нести больший вес, что привело к заметному расширению нефов и боковых приделов, почти чудесным образом поддерживаемых хитросплетением тонких каменных ребер. Этот готический стиль, впервые полностью воплощенный в соборе Сен–Дени близ
