От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава

вдали от дома, на постоялом дворе, она почти сразу после родов умерла, но успела рассказать приютившим ее хозяевам свою историю и завещала передать ее своей дочери. Державшие постоялый двор супруги взяли девочку на воспитание, а когда ей исполнилось двенадцать, обо всем рассказали. И отправили к местному самураю-наставнику учиться обращению с оружием. Во второй половине XVIII века кровная месть перестала быть исключительно самурайской привилегией. Девочка училась три года. Убийца ее отца к тому времени сменил имя и место службы, но это не было секретом, потому что вся округа знала эту историю. В августе 1783 года 18-летняя Оман нашла обидчика и, переодевшись мальчишкой-погонщиком, убила его. Затем она вернулась к приемным родителям на постоялый двор, где жила и работала до самой своей смерти в 1803 году. Ее могила сохранилась, на ней установлен надгробный камень с описанием этой истории.

Акт кровной мести означал суровые тяготы и лишения для обеих сторон конфликта. Преследуемые знали правила игры и принимали меры предосторожности: меняли имена и адреса, скрывались. На их поиски уходили годы. Получив разрешение на убийство кровника (адаутимэндзё), преследователь бросал дом, семью, работу и отправлялся в путь. Бумага служила ему пропуском на заставах, а ночевал он где придется. Кровная месть в буквальном смысле становилась делом всей жизни, поскольку на ее исполнение обычно уходило от 10 до 20 лет. Один из трех самых известных случаев кровной мести, когда 47 самураев из рода Ако в 1702 году отомстили за смерть своего господина менее чем через два года, — редкое исключение. Следует отметить, что хотя сами мстители были приговорены к смерти, род Асано, чью честь они защищали, не только не пострадал, но и получил от бакуфу дополнительные земельные владения. Можно сказать, справедливость по- токугавски.

В 1673 году двое самураев из клана Камэяма (современная префектура Миэ) повздорили во время боевых упражнений. Старший по возрасту Исии Уэмон отчитал молодого Акахори Гэнгоэмона за плохое владение копьем. Неизвестно, насколько справедлив был выговор, но оскорбленный Гэнгоэмон выследил обидчика, убил его и скрылся. Шестидесятилетнего Уэмона похоронили, а двое его старших сыновей поклялись отомстить за отца. Получили в княжеской управе адаути мэндзё и отправились на поиски. Гэнгоэмон знал, что его ищут, и устроил для преследователей засаду, в которой один из братьев был убит. Младший брат продолжил преследование, но во Внутреннем море попал в шторм и тоже погиб. Кровная месть не удалась. Однако в семье Уэмона оставалось еще двое малолетних сыновей, Гэндзо и Хандзо. В год смерти отца им было 5 лет и 2 года соответственно. В 1701 году, спустя 28 лет после смерти своего отца, братья нашли постаревшего Гэнгоэмона и убили. Удельный князь Аояма Тадасигэ, которому они служили, одобрил их действия и разрешил вернуться домой. Этот случай известен в Японии как кровная месть братьев Исии из клана Камэяма.

Двадцать восемь лет — не самый длинный срок. Среди документально зафиксированных случаев рекорд принадлежит возмездию, свершившемуся через 53 года. Наш соотечественник вспоминал: “В старину долг мщения за обиду переходил от деда к внуку и далее, пока не представлялся случай потомкам обиженного удовлетворить сей обязанности над потомками обидевшего; но ныне, по уверению японцев, бешеная эта страсть не так много действует над умами” [Головнин, 1816].

В 1873 году кровную месть в Японии запретили как феодальный пережиток, “попирающий общественное право в угоду личным интересам”. Однако освященная веками самурайская мораль и кодекс чести еще некоторое время продолжали определять мысли и поступки людей. Последний акт кровной мести свершился в 1880 году, спустя семь лет после запрета. Ставший к тому времени аристократом потомственный самурай Усуи Рокуро из префектуры Фукуока отомстил за родителей, убив члена Токийского городского суда Итиносэ Наохиса. Нравы и законодательство к тому времени заметно смягчились, и мстителю сохранили жизнь, приговорив к пожизненному заключению. Но через девять лет освободили. Так юридическая практика еще раз подтвердила, что законы меняются легче и быстрее, чем традиции.

Глава 6 Сословные реалии

Сословия, прослойки и внесистемный элемент

В любом историческом справочнике можно прочитать, что японское общество эпохи Токугава состояло из четырех сословий (воины, крестьяне, ремесленники, торговцы). Это не совсем точно. Кроме этих четырех основных сословий, токугавскую Японию населяли люди, которые оставались за пределами этой классификации. И не случайно. Дело в том, что классификация эта — китайская, к тому же очень древняя; в Поднебесной пользовались ею задолго до рождества Христова. В исторической хронике Ханьшу, посвященной правлению династии Хань с III века до н. э., четыре иероглифа, означающие основные профессии ханьского Китая (по-японски они читаются си- но-ко-сё), встречаются довольно часто. В той же китайской летописи, кстати, говорится о том, что в I веке до н. э. на Японских островах жило более ста племен, каждое со своим вождем. Что сильно противоречит непрерывной династической историографии императоров Ямато.

В древнем Китае воины, крестьяне, ремесленники и торговцы были просто названиями четырех главных родов занятий, и этот список не претендовал на полный охват древнекитайского общества. В токугавской Японии принцип возвели в абсолют и постарались сделать рамки четырех сословий всеохватными. Правда, пришли к этому не сразу. Во времена междоусобных войн население Японских островов четко делилось на тех, кто воюет, и тех, кто обрабатывает землю и кормит воюющих. Так что к XVII веку деление на самураев и крестьян в общественном сознании уже полностью сложилось. С наступлением мирного времени к ним добавились ремесленники, а затем и торговцы.

Рыбак

На волне растущей популярности неоконфуцианского учения Чжу Си ханьская классификация общественных занятий получила вторую жизнь. Но к XVII веку структура японского общества изрядно усложнилась и устоявшиеся китайские термины это многообразие уже не вмещали, поэтому классификация оказалась неполной. Самураи, конечно, как и прежде управляли, крестьяне их кормили, ремесленники обеспечивали материально-техническую базу, а торговцы обслуживали. Но, кроме них, были горожане и селяне, которых ни к какому сословию отнести было нельзя (врачи, учителя, буддийские и конфуцианские священники и так далее), а также низшие касты — неприкасаемые (эта, хинин). Василий Головнин упоминал о том, что “не смог у знакомых наших японцев добиться толку, какой класс составляют, медики, ученые и младшие дети дворянские. Они говорили, что это почтенные в обществе люди. но особенного класса для них нет”.

Многочисленные труженики моря также в сословные рамки не умещались. Власти рассудили так: все, кто платит продуктовый оброк в пользу правящего сословия, причисляются к кормильцам страны, то есть к крестьянам. К ним и отнесли рыбаков вместе с другими “разночинцами”.

Воинское сословие любило, чтобы во всем был порядок. Поэтому на каждом социальном уровне была выстроена иерархия и система ответственности старших за младших, и даже касты отверженных не были исключением. В начале XVII века род Дандзаэмонов был назначен руководителем всех отверженных (эта и хинин), и следующие тринадцать поколений этой фамилии посвятили себя семейному делу. Среди каст отверженных также существовала иерархия: эта по рангу были выше хинин, и, соответственно, руководители хинин подчинялись Дандзаэмонам. Они жили в районе Асакуса,