От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава

наказания для обеих сторон. Во второй половине эпохи Токугава появились “суды чести”, которые могли вынести самураю приговор даже в том случае, если в обычном суде его вина доказана не была.

Девятнадцатого октября 1671 года молодой самурай Адати Тюэмон с тремя приятелями отправился погулять в район Асакуса. Тюэмон служил в охране столичной резиденции удельных князей провинции Тёсю, которая располагалась в районе Роппонги. Хорошо отдохнув в Асакуса, приятели зашли в чайный домик. Перекусили гречневой лапшой и засобирались домой. Рассудив, что путь неблизкий, решили взять лошадей. Самураи отдали хозяйке деньги, посидели еще немного, а когда вышли, увидели, что на лошади Тюэмона сидит другой всадник. Конюший заметил: мол, долго вы собирались, вот и пришлось лошадку другому клиенту отдать. Адати Тюэмон вернулся к хозяйке и уточнил, получил ли конюший деньги. Да, сказала хозяйка, получил. “Так значит ты, подлец, деньги взял, а лошадь не даешь. Стало быть, деньги все равно что украл?” — “Как это украл, когда вас все нет и нет? Вы что такое говорите?”.

В XVII веке японский сервис был совсем не такой, как сейчас, хотя в данном случае конюший самураю явно не грубил. Но тот все равно не выдержал — надавал ему тумаков. Сбежались люди и стали уговаривать самурая простить бестолкового конюшего. Самурай так и сделал. Догнав приятелей, которые уже отъехали, сказал, чтобы они бросили лошадей, коль скоро местные такие жулики. Тут уже другой конюший, владелец лошадей, начал ругать Тюэмона, в том числе и за избиение коллеги. Терпение самурая истощилось, и он выхватил меч. Ударил конюшего тупой стороной клинка побольнее, бросил меч в ножны и предложил друзьям ускорить шаг. Но чтобы выйти из квартала, надо пройти через ворота, которые запирались при тревоге. Подойдя к воротам, приятели увидели сторожей с палками. “Нам передали, только что в Асакуса был избит конюший, пропустить вас не можем. — А ты сам-то это видел? — А чего тут видеть, дело ясное, ворота закрыть надобно. — Да жулик он, твой конюший, и поделом ему досталось, но я его уже простил”. Дальнейшая дискуссия самураев со сторожами ситуацию не улучшила. Закончилось все потасовкой, которая привлекла новых зевак и участников. Тут и оскорбленные конюшие подоспели. У второго, кроме синяка на плече, оказался и небольшой порез: видимо, его все-таки задело лезвием. Раненый конюший схватил Тюэмона за рукав, но получил удар рукояткой меча и отпустил. Самураи сумели открыть ворота и вырваться из квартала, но неугомонный конюший кинулся вдогонку и снова атаковал обидчика, теперь уже с палкой в руках. В то время массовые драки горожан были делом вполне обычным, и полиция за это строго не наказывала. Но быть избитым палкой для воина считалось верхом позора. На тренировках самураи тратили много времени на отработку приема нукиути, когда одним движением вынимается из ножен меч и наносится удар. Вот таким ударом Адати Тюэмон и зарубил конюшего. А потом таким же заученным движением вытер меч и бросил его в ножны. Так на почве мелкой ссоры, в которой были виновны оба участника, днем и при свидетелях произошло убийство.

Тюэмон пытался бежать. Сначала по земле, потом по воде. Выбросил мешавший ему короткий меч, скинул накидку. Когда окружили, защищался мечом, но его выбили из рук веслом. В плетеной бамбуковой клетке задержанного доставили к главному дознавателю (ёрики), где Адати Тюэмон дал письменные показания. (Подробности происшествия мы знаем благодаря протоколу.) В тот же день задержанного отправили в тюрьму Кодэмматё. На следующее утро снова допросили, уже в магистратуре. Проведя расследование, решили, что Адати Тюэмон лишил человека жизни без достаточных оснований и должен заплатить за это собственной. На уточняющий вопрос судебного секретаря, должен ли приговоренный совершить сэппуку или быть казнен, последовал ответ: “Это не имеет значения”. Адати Тюэмон служил провинциальному клану, и его вместе с документами по делу отправили в княжество Тёсю, по месту основной службы. Удельный князь мог спасти осужденного, приказав ему сменить имя и место службы, но не сделал этого. Тюэмон получил от него письмо с приказом убить себя и выполнил это распоряжение.

В дальнейшем дух и буква токугавского законодательства демонстрировали тенденцию к смягчению наказаний. Причем не только в отношении правящего сословия. В 1742 году при активном участии восьмого сёгуна Ёсимунэ был принят “Кодекс из ста статей” (Осадамэгаки хяккадзё). Он отменил самые жестокие пытки и наказания (вырывание ноздрей, отрубание пальцев, опускание в кипящее масло и так далее), была усилена роль профилактических мер. Кодекс устанавливал годичный срок давности наказания за преступление: если преступника (независимо от его сословной принадлежности) не могли разыскать в течение 12 месяцев и за это время он ничего дурного не делал, то от ответственности его освобождали. В этом же законе была регламентирована система возврата ссыльных с отдаленных островов (второе по тяжести наказание после смертной казни). До 1742 года срок ссылки на острова не устанавливался, и она считалась пожизненной. Вместе с тем “средневековая классика” смертных приговоров осталась практически без изменений, что сильно удивляло иностранцев, открывших Японию столетием позже. Когда первый посол США в Японии Гаррис отстаивал право экстерриториальности американских граждан, он выдвигал и этот аргумент — законы Японии чрезмерно суровы. И приводил в пример почти неизбежную казнь за убийство (для простолюдинов), казнь за кражу десяти рё золотом или супружескую измену. Японцы требование Гаррриса удовлетворили. Незадолго до того Василий Головнин писал: “В японском уголовном законоположении повелено в случае запирательства обвиняемого употреблять пытки самые ужасные, какие только могла изобрести злоба во времена варварские”.

В середине XVII века безработица среди самураев и частые пожары, лишавшие людей крова, резко увеличили число горожан, которым нечего было терять. Они собирались в шайки и грабили всех подряд. Число разбойных нападений в столице и окрестностях резко возросло, и в 1665 году в полиции появилось спецподразделение по борьбе с бандитизмом. В 1683 году работы у него прибавилось: к разбойникам добавили поджигателей, а чуть позднее — профессиональных игроков. Эти три вида преступлений считались самыми опасными, и полицейским, которые ими занимались (като аратамэ), предоставили особые полномочия. Во-первых, они могли устраивать облавы и проводить обыск в домах подозреваемых без согласования с государственными советниками. Во-вторых, самостоятельно решали, применять пытки или нет. В-третьих, они имели право на убийство задерживаемого, если он оказывал при аресте вооруженное сопротивление. В отличие от служащих магистрата като аратамэ могли вести расследование не только в окрестностях столицы, но и в отдаленных регионах. В дальнейшем подразделение по борьбе с особо опасными преступлениями несколько раз упраздняли и снова восстанавливали. В начале XVIII века в его составе числилось 14 ёрики и 40 досин.

Работа у них была непростая. Окружающие столицу земли были раздроблены на мелкие княжества с доходом 20–30 тысяч коку риса: сёгунат справедливо полагал, что неразумно иметь в соседях богатых и, следовательно, влиятельных феодалов. Кроме того, земли даймё перемежались клиньями из владений Токугава и земель храмов. Наместников было много, и преступники этим пользовались. Пограбив во владениях даймё или бакуфу, они укрывались на храмовых землях, и наоборот. Мелкие удельные князья сами не могли обеспечить безопасность, а столичная полиция не имела права вторгаться в частные и монастырские владения: у последних были свои силы безопасности, хотя и очень слабые. Эту проблему решили только в 1805 году, разрешив полиции преследовать преступников повсюду, а при сопротивлении убивать. Те в ответ начали объединяться, так что в глубинке у полиции работы всегда хватало.

Что касается бытовых преступлений, то здесь действовали несколько иные правила. Убийство подозреваемого при задержании считалось ошибкой полицейского — человека следовало арестовать и провести дознание, а уж потом решать, что с ним делать. После ареста за ним также присматривали, чтобы он не мог убить себя и таким способом избежать суда. Арестованному Василию Головнину охранники говорили, что “японский закон повелевает им брать все возможные осторожности, чтоб находящиеся под арестом не могли лишить себя жизни”.

Дзиттэ

Полицейское снаряжение того времени приятно удивляет разнообразием орудий для захвата