От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава

Дзосё), что в столичном районе Уэно. Фрейлины в это время были заняты переписыванием священных сутр и сбором любимых предметов усопшего, чтобы положить их в усыпальницу.

После окончания приготовлений следовало официальное сообщение бакуфу: сёгун занемог. Находившиеся в столице удельные князья и хатамото начинали согласовывать визиты в замок, чтобы навестить больного. Некоторые успевали встретиться с госсоветниками и сказать нужные слова. Через два-три дня им рассылались письма с сообщением о кончине правителя и благодарностью за проявленную верность. В этом состоял главный смысл отсрочки: все приготовления должны быть закончены, каждый должен сделать, что положено, все должно быть пристойно. Так же, с некоторой задержкой, вассалы узнавали о смерти удельных князей. Капитан российского флота Василий Головнин, во время пребывания которого в Японии умер хозяин княжества Мацумаэ (ныне административный округ Хоккайдо), рассказывал:

Губернатор умер, но японцы по законам своим хранят смерть его в тайне до известного времени, о чем дня через два один караульный, семидесятилетний старик, проговорился, но, вспомнив свою ошибку, просил нас никому из японцев о том не сказывать [Головнин, 1816].

Сразу после сообщения о кончине сёгуна в столице объявляли траур — прекращались музыка и развлечения, общее звучание жизни приглушалось. Тем временем в замке заканчивались последние приготовления. Траур сроком 3–7 дней объявляли также после смерти ближайших родственников Токугава (госанкэ) и государственных советников. Статус сёгуна подчеркивался тем, что траур по нему объявлялся бессрочным, до специального распоряжения бакуфу. По всей стране удельные князья в знак траура прекращали брить лоб: “три великих дома” и приближенные к сёгуну фудай даймё — на 21 день, “сторонние” тодзама даймё — на 14 дней.

После кончины первых трех сёгунов, то есть до 1661 года, случались самоубийства вассалов, которые считали себя особенно обязанными правителю. Эта разновидность ритуального самоубийства известна под названием цуйси (смерть вослед). Однако после того как в 1661 году воинские кланы Мито и Аидзу почти одновременно запретили у себя этот ритуал, бакуфу поддержало инициативу и распространило запрет на всю страну.

Правда, в 1668 году скончался глава клана Уцуномия удельный князь Окудайра Тадамаса (1608– 1668), и его вассал Сугиура Уэмонхэй все-таки покончил с собой, проявив традиционную верность и проигнорировав указ бакуфу. Реакция была жесткой. Сыну покойного удельного князя сократили доход на 20 тысяч коку риса и сослали в отдаленную провинцию. Двух сыновей покончившего с собой Сугиура казнили, а внуков отправили в ссылку. После этого “самоубийства вослед” прекратились. В ближайшем окружении сёгунов его заменили символичным бритьем головы. После кончины правителя шестеро его личных адъютантов (четыре камергера и два камер-юнкера) брили головы ежедневно в течение месяца, пока шли приготовления к похоронам. В траурном одеянии они сопровождали гроб сёгуна, идя по трое с каждой стороны.

После погребения приближенным и вассалам сёгуна, всем, кто служил ему, рассылались дары (одежда, украшения, предметы искусства) и деньги, совершались ритуальные пожертвования (100– 150рё золотом).

Строгое отношение воинского сословия к точности и ритуалу удивительным образом сочеталось с прагматичным подходом в отношении определения даты смерти. Согласно традиции, день смерти сёгуна автоматически становился одним из многих буддийских постов, когда действовали разного рода ограничения. Например, в этот день нельзя было есть скоромное (рыбу и мясо). Буддийских постов и без того хватало, а поскольку род Токугава должен был править вечно, то ритуал следовало упорядочивать. Поэтому даты смерти устанавливали так, чтобы посты не следовали подряд или слишком часто. Результат: тринадцатый сёгун Иэсада умер 12 июля 1858 года, а день его поминовения назначили на 8 августа, как если бы он умер почти на месяц позже. Четвертый сёгун Иэцуна скончался 4 июня 1680 года, а официальным днем его смерти сделали 8 мая. Причина в том, что 8 мая и 8 августа японцы и так постились, вот распорядители похорон и наложили два ритуала друг на друга, чтобы одним постом отметить сразу две даты. Бывало также, что даты смерти сёгунов разных поколений оказывались рядом и их приходилось разводить. Поэтому в исторических справочниках у сёгунов Токугава иногда указываются две даты смерти — одна настоящая, а вторая ритуально-поминальная. Это не кажется таким уж удивительным, если помнить о японской традиции присваивать усопшим посмертные имена: если можно — и даже нужно — дать ушедшему человеку особое ритуальное имя, то почему нельзя присвоить и ритуальную дату смерти? Все это вместе создает специфически буддийский эффект многоликости человека.

Переноска покойника к месту кремации. Источник: EA1

Женщины, с которыми сёгун делил ложе, после его кончины должны были вести заранее определенный их статусом образ жизни. Вдова сёгуна обрезала свои волосы и клала их в гроб мужа. После окончания траура она брала себе другое имя, указывающее на ее вдовство (обычно с окончанием ин), покидала Большой внутренний покой и селилась в глубине замка Эдо или поблизости от него, проводя время в уединении и молитвах. Так же поступали наложницы сёгуна (кроме той, чей сын становился следующим правителем): они остригали волосы и покидали замок. Для расселения любимых женщин сёгуна было построено несколько усадеб в храмовом квартале Сакурада. Всем женщинам пожизненно сохраняли жалованье и привилегии, которыми они пользовались при жизни покровителя, но вернуться в дом родителей они уже не могли: не позволяла печать избранности. Остаток своих дней женщины должны были провести там, где они соприкоснулись с властью. Покидать отведенную резиденцию им запрещалось до конца жизни. Можно было выезжать либо на молебны в фамильную усыпальницу Токугава, либо в главный корпус замка Эдо с ритуальными визитами. За нарушение режима налагался домашний арест с полной изоляцией. Ни болезнь родителей, ни состояние собственного здоровья не давали затворнице повода навестить отчий дом. Лечились женщины здесь же, у придворных врачей, а после смерти отправлялись отсюда в последний путь. Верность памяти сёгуна значила больше, чем предписанное конфуцианством почтение к родителям или радости мирской жизни. Отбыв двадцать лет в уединении и молитвах по ушедшему господину, они получали право уйти в монастырь и стать монахинями (бикуни).

После смерти пятого сёгуна Цунаёси его любимая наложница по имени Синтэндзи приняла имя Сэйсинъин и поселилась в квартале Сакурада. Однако на восьмой год после смерти правителя, в 1717 году, она переехала в столичный район Иида. Вскоре она получила из замка распоряжение постричься в монахини и заключить себя под домашний арест “за оскорбление памяти покойного”. За исполнением приказа поручили проследить воинскому клану Нагасава, что он и делал следующие 22 года. В 1739 году женщина умерла отшельницей. Тот факт, что пятый сёгун оставил о себе не лучшие, мягко говоря, воспоминания и большинство его указов было отменено сразу после его смерти, никак не сказался на судьбе его возлюбленной.

Кремация. Источник: НА

Похороны супруги правителя также были торжественными, но проходили с меньшим размахом. О смерти сообщали не через месяц, а всего через три дня, и на следующее утро главы “трех великих домов” и находившиеся в столице удельные князья съезжались в замок с соболезнованиями. Затем двое суток длился буддийский ритуал прощания. Усопшую одевали в белое кимоно специального покроя, делали ритуальную посмертную прическу и сажали на стул из гнутого дерева. В течение всей траурной процедуры она оставалась в сидячей позе. Это было общим правилом — простых покойников также доставляли к месту кремации в сидячем положении.

Погребальные урны Сзажжеными фонарями. Источник: НА