этих сторон. Они рассуждают так, как будто телесная пронизанность мира однородною пневмою придает миру характер единого целого. По этому поводу можно повторить приведенное выше рассуждение Прокла: сама такая пневма, занимающая реально множество мест пространства, может быть единым целым лишь в том случае если в основе её есть идеальный сверхпространственный и сверхвременный источник целости её, сочетающий все «тонусы», т. е. все напряжения её, в нерасторжимое единство.
Идеальный источник целости индивидуальной вещи или единичного события сам, в свою очередь, сложен: в нём необходимо различать две сферы идеального – конкретно-идеальное начало, субстанцию или лучше сказать, субстанциального деятеля, и отвлеченные идеи, именно законы и формы его проявлений, а также идеи каждого проявления как целого.
Рассмотрим какой-либо конкретный факт и покажем, что в его строении участвуют не только многие реальные, но и различные идеальные моменты. Если певец художественно исполняет красивую музыкальную мелодию, то движения, звуки и душевные переживания его составляют реальные стороны этого процесса; это события, совершающиеся в пространстве и времени. Но здесь есть также сверхвременное и сверхпространственное бытие: это, во-первых, само я певца, господствующее во времени и пространстве над всем этим множеством событий, во вторых, отвлеченные формы этих событий, такие, как законосообразное строение их и т. п., и, наконец, что всего удивительнее, даже вся мелодия целиком существует здесь не только как событие во времени, но и как идеальное сверхвременное целое, поскольку певец, чтобы утонченно фразировать её, должен иметь в виду мысленно весь состав мелодии, как единство элементов, взаимно определяющих друг друга.
Стоики не различают точно этих различных сторон бытия: характерная черта их мировоззрения, связанная, может быть, с негреческим происхождением многих выдающихся представителей школы, есть недостаточно глубокий анализ бытия и обилие ошибок удвоения. Основное заблуждение их метафизики можно выразить следующим образом: проповедуя динамический пансоматизм, они не различают разницы следующих двух утверждений: «всякое бытие есть тело» и «всякое бытие производит телесные действования», не исчерпываясь ими и само, будучи глубже их.
Я останавливаюсь так долго на этих особенностях стоицизма потому, что они в высшей степени поучительны. У большинства материалистов мы находим то же самое заблуждение. Они безотчетно вкладывают в состав материи более глубокие идеальные начала, не умея мысленно отличить их от материи, и затем, оперируя таким сублимированным или, по крайней мере, не проанализированным понятием материи, вполне удовлетворяются им, так как находят в нём все, что нужно для понимания мира. Таковы, например, учения Робине, сущность которых изложена выше. Таковы вообще учения всех тех философов и учёных, которые, рассматривая весь состав мира как механизм и считая психические процессы подчиненными этому механизму, в то же время признают, что мир есть творение Бога. Примером может служить, кроме Робине, мировоззрение Пристли (1733-1804). Такие философы представляют себе мир как механизм, в котором все элементы столь мудро соотнесены друг с другом, что естественный механический процесс приводит к высоко целесообразным и осмысленным результатам. Такие мыслители, собственно, не отрицают идеальных основ мирового бытия но они понимают их, как идеи Бога, согласно которым сотворен мир.
Они упускают при этом из виду, что всякое идеальное начало, согласно которому осуществляется реальное бытие, образует неразрывное единство с этим бытием, так что реальное бытие, если отдать себе отчёт о всех срощенных с ним элементах, всегда оказывается идеально-реальным.
Закончу указанием на то, что громадное большинство натуралистов даже и не сводящих мир только к механическим процессам, обнаруживают те же описанные выше недостатки мышления, как только подходят к философским проблемам. Занимаясь специальными проблемами своих наук, они свободно и с величайшею точностью различают разные стороны предмета, выражая их в прекрасно выраженных понятиях. Но как только они выходят за пределы своей специальности и начинают исследовать философские предметы, требующие последних глубин анализа, утонченность мысли покидает их: идеальный и реальный аспект бытия сливаются в их уме в один недифференцированный комок и отвлечь их друг от друга они оказываются не в силах.
Глава пятая СПИРИТУАЛИЗМ И ПАНПСИХИЗМ
1. Доводы в пользу спиритуализма и панпсихизма
Одностороннее учение, противоположное материализму, есть спиритуализм. Оно состоит в утверждении, что весь мир складывается только из душевно-духовного бытия.
Так как слово spiritus означает дух и так как терминами «дух» и «духовный» следует обозначать бытие более высокое, чем душа и душевное, то в общем я предпочитаю называть это направление не спиритуализмом, а панпсихизмом. Словом «спиритуализм» я буду означать лишь те системы панпсихизма, в которых духовно-душевная основа мыслится как субстанция [9].
Согласно этому учению, протяженные предметы, данные во внешнем опыте, скалы, реки, растения, тела животных, столы, стулья и т. п. суть особый вид представлений, именно это те представления, которые возникают в нашем уме в акте чувственного восприятия внешнего мира. Материальные предметы суть лишь образы, существующие в уме воспринимающего субъекта; транссубъективно, во внешнем мире ничего заслуживающего названия материи нет; те предметы, которые действительно существуют во внешнем мире и, действуя на нас, вызывают в нас эти образы, суть на самом деле духи, души или психические и психоидныепроцессы.
Основной довод в пользу панпсихизма почерпается из психологистической гносеологии, именно из учения о том, что все находящееся в сознании, все содержания восприятия, воспоминания и т. п. суть уже не предметы внешнего мира, а психические состояния сознающего субъекта образы, вызванные внешними предметами в его душе. Отсюда следует что материя в опыте не дана: наблюдаемые нами материальные предметы суть только психические образы, символы, которым вовсе не обязаны соответствовать вне нашего сознания какие-то непсихические предметы.
Пытаясь отдать себе отчёт о природе внешнего мира, такой гносеодог приходит нередко к мысли, что, стоя на надежной почве опыта следует признать весь мир аналогичным тому, что он нашёл в себе в своём сознании, именно признать весь мир состоящим из душ и душевных процессов. Так, например, Беркли (1684-1753) путём следующего умозрения старается доказать, что существование материальных предметов невозможно: всякий воспринимаемый нами внешний предмет например яблоко, состоит из ощущаемых нами качеств; но ощущаемые качества, цвет, фигура, движение, запах, вкус и т. п. суть «идеи, воспринятые в ощущениях» (слово «идея» здесь значит – представление). Но идея может существовать не иначе как в воспринимающем её духе. Следовательно, допустить, что вне нашего ума существует материальный предмет, т. е. немыслящая субстанция, обладающая протяжением фигурою, движением и т. п., это значит высказать следующую противоречивую мысль: существует ничего не воспринимающий и не мыслящий предмет, обладающий идеями (протяжения, фигуры, движения и т. п.), т.
