Теплый финьшампань дремлет в богемских хрустальных бокалах-лилиях. Лиличка бледна, как гипс. Пекинес спит. Он привык ко всему.
- Милые! Я с вами! Сколько молодых лиц! Я все мучилась, мучилась, пойти - не пойти, и вот вырвалась! Душный быт, будни, проза! Вавочка! Вася! Умоляю!
Лиличка повисла на плече коренастого молодца и вопит на весь зал:
- Вава? Ты еще не вывел угри? Ах, ты, моя морда дорогая! Без обид и конфуза - что естественно, то не стыдно! Гарсон! Папиросу и водки со льда! Мексиканский перец и лимон! Вава, Господи, как я рада! Целоваться, сейчас целоваться!
- Иди домой, фригидная! - потрясает мускулами поэт Вава и стряхивает даму в проход меж столиками, как столбик пепла.
- Миноги в горчичном соусе! Филе миньон! Два! Литовский хлодник! Повторить! Потофе на пятый столик! - надрывается официант у кухонной двери.
Возятся двое служителей у сцены-подиума, как и вся обстановка здесь, сколоченной наспех.
Вава Трэвога, злокачественный юноша призывного возраста в люстриновом пиджачке и розовом чепчике, влез на шаткий столик близ пианино.
Рявкнул:
- Вот вам! Разложение старых форм! Молчать не могу - и не буду и не буду и не буду!
И рубя ладонью дымчатый воздух подвала выкликает Вава, краснея одновременно скулами, висками и розовыми оборками чепчика:
- О подруга моя, прислуга, молчи!
Ароматы рейнвейна, этуаль из оркестра…
Не весталка, не весть чья невеста! Но вести
Дурные разносят по весям…
Врачи!
О двенадцать убитых - тринадцатый я,
Распряженный фиакр, Опорожнен фиал.
Флер д оранж, и букетик фиал
Так убийственно мал!
Я - Сахара, Самум, Революция, Нация, Шторм.
Я на цыпочках эльф, заглянувший в ничто…
Чтобы что!
Смерти по горсточке в каждый рот,
Был я ангелом - стану - крот!
О, подруга моя, прислуга моя, умрем…
Тыкывык! Кубода, кубода! Гумц!Гумц!
Лабада, любода, бебека, лебезяй!
Ям, ням, мамана, убубу!
Убубу лебедей!
Лебедей!
Где??? Прыщ! Хвощ, борщ, дощщ, мощь!
Катерпиллер!
Дыррррр! Мрак! Бряк!
Мяя-кушка! Пы-ыпочка! Ё-олочка!
Тинь-тинь - трах!
Квак!
Поэта Трэвогу стащили со стола за ногу, поцеловали сразу две фрикаделистые курсистки, а у них в глазах - синева, а грудки колышутся едва.
Сквозь дым контрабандного индийского сандала и папирос первого классу “Тибет” от столиков доносятся вялые клики:
“Браво, Вава, жарь до пеплу!” “Так им и надо!” “Все равно все пьяные!”.
И тут же затолкали Ваву и забыли, следующий претендент занял внимание публики.
- Я правнук Царя Ирода! Мне две тысячи лет!
- бронированный подросток Бугай Гаевский в канареечной кофте с колоссальным лиловым бантом взгромождается бутсами на сцену, раскланивается бритой головою. На брпоблестящем черепе - крест - накрест телесного цвета пластырь. В руке - половник с дырками.
Орет с надсадой:
