гробокопателей, которые хоронят Бога? Не осязаем ли мы запаха божественной гнили? И боги гниют! Бог умер! Бог остается не живым! И мы Его убили! В чем мы найдем утешение, мы — убийцы из убийц? Самый Святейший и самый Могущественнейший, какого только имел мир, залился кровью под нашими ножами! Кто смоет с нас эту кровь? Какой водой мы очистимся? Какие жертвы, какие святые игры мы изобретем? И не слишком ли огромно величие этого труда, чтобы мы смогли его вынести? Разве мы сами не должны стать богами, чтобы быть достойными Его?2” Этот рассказ Nietzsche заканчивает, замечая, что еще в тот же день безумец ворвался в несколько церквей и там пел Богу requiem aeternam3. Когда его оттуда вывели и стали задавать вопросы, он лишь ответил: «Что есть эти церкви, если не гробы Бога и не надгробия Богу?»
В этой зарисовке передана вся трагедия человеческого безверия, безверия, осознанного во всей его глубине. То, что человек может убить Бога и в себе и в своей жизни, мы испытываем каждый день. Каждый грех есть богоубийство. Каждый грешник — богоубийца. Мы все не только участники той ужасающей трагедии, которая произошла на Голгофе, но и распространители этой трагедии в истории, ибо Иисус, по глубокому высказыванию Паскаля, умирает до конца времен. Безумец Nietzsche поднимает весьма интересный вопрос: «Мы убили Бога: вы и я. Но как мы это сделали? Как мы смогли выпить море? Кто дал нам такую губку, чтобы мы стерли весь горизонт? Что мы делали, отцепляя землю от ее солнца?» Этот вопрос имеет глубочайший смысл. Каким действием человек в состоянии убить в себе Бога? На это отвечает Heidegger. Он говорит, что о том, что сделали люди, отцепляя землю от солнца, рассказывает история Европы последних трехсот пятидесяти лет4. Что же характерно для этой истории? Что за это время произошло? Этот период Heidegger характеризует весьма кратко, говоря, что в этот период человек восстал в своем Я. И действительно, вся история последних трехсот пятидесяти лет была не чем другим, как одним огромным восстанием человека. В это время человек обратил свой взгляд на себя. Прежде он смотрел в трансценденцию. Бог стоял в центре его внимания. Между тем за последние триста лет человек отвратился от Бога и обратился к себе. Бога он оставил за своей спиной, превратил Его в одно из существ наряду со многими другими, объявил Его недоступным, ненаходимым, наконец, несуществующим. Поэтому человеческое Я естественно оказалось в центре и сделалось главной заботой человека. Это и было то как ницшевского безумца, которым человек убил Бога. Это и было то действие, которым человек отцепил свою землю от ее солнца. Это и был тот сосуд, которым он выпил море, и та губка, которой он стер горизонт. Взгляд, отвращенный от Бога и повернутый к себе имеет такое огромное значение, что всю новую историю сущностно отделяет от прежней.
Однако ницшевский безумец не удовлетворяется вопросом, как человек смог убить Бога, он еще изображает и то новое существование, которое человек начал уже без Бога. Символ отцепленной земли поразительно глубок. Оторвавшись от Бога, человек становится подобен отцепленной земле, которая, освободившись от солнца, несется в пустое и темное пространство. Здесь все смешано, здесь никто не знает, где низ и где верх, ибо здесь нет центра. Здесь становится все холоднее и темнее. Здесь погружаются во тьму все формы и уже в полдень здесь надо зажигать фонари. Действительно, если человек есть подобие Божие, то отцепиться от Него означает отцепиться от своего Оригинала, от своей Модели, от Основы своей экзистенции. Разве подобие не живет смыслом своего Оригинала? И во что оно превращается, опровергнув этот Оригинал? В безбожной экзистенции слышен шум хоронящих Бога могильщиков. Но нельзя ли этим шумом нарушить бесконечное молчание этого пустого пространства? В безбожной экзистенции чувствуется запах божественного гниения. Не есть ли это знак того, что сама наша экзистенция начала гнить? Бог умер, и мы летим, не зная куда. Поэтому ницшевский безумец и спрашивает — кто смоет с нас кровь Господа? Какой водой мы очистимся? Какие жертвы должны будем принести, чтобы возвратиться назад? Какие святые игры должны будем изобрести, чтобы умолить умершего Бога и позволить Ему вновь воскреснуть в нас? Новая история стоит на самом краю пропасти.
Но самый интересный вопрос ницшевского безумца — последний вопрос — Не слишком ли огромно величие этого труда, чтобы мы смогли его вынести? Разве мы сами не должны стать богами, чтобы быть достойными Его? Иначе говоря, может ли экзистенция перенести изгнанность трансценденции? Может ли человек экзистировать без Бога без превращения себя самого в бога? В этом вопросе звучит глубокая разочарованность безумца, его обманутые надежды. Издевающаяся над ним рыночная толпа отнюдь не была толпой богов. Она так и не поняла смысла и значения того, что совершила. Богоубийство представлялось ей таким же делом, как и все другие повседневные дела. Но безумец был более проницательным. Он понял, что убийство Бога есть самый страшный поступок из всех, которые только можно совершить. Экзистенция, которая в состоянии это сделать и не погибнуть, должна быть божественной в своей сущности. Между тем рыночная толпа этой божественности как раз и не имеет. Она, сама того не сознавая, есть богоубийца. Она погибает сразу же со смертью Бога, хотя этого и не чувствует. Поэтому безумец, бросив свой фонарь на землю, разбил его и вскричал: «Я пришел слишком рано. Еще не время для меня! Это необыкновенное событие еще впереди. Им еще далеко до этого свершения, как до самой далекой звезды. И все же они это сделали!» Толпа все-таки убила Бога, хотя и не осознавала глубочайшего значения совершенного ею акта. Поэтому она и стала такой, как земля, отцепленная от солнца, не понимающей, где верх и где низ. Она все стоит и издевается над человеком, который с фонарем в руке ищет Бога. Она не понимает смысла этих поисков. Экзистенция ищет Бога самой своей сущностью, ибо она сама не есть Бог. Человек может изгнать из себя Бога. Он может Его убить. Но сделать это для него всегда черезвычайно трудно. Этот поступок раскрывает перед ним бесконечную пустоту, которой он должен дышать и в которой должен жить. Поэтому человек в этой тьме небытия зажигает фонарь и снова идет искать им утраченного Бога. Ницшевский безумец как раз и является символом такой ищущей экзистенции. Он трагичен, как и вся история последних веков. Но он и весьма характерен. Он указывает, что экзистенция не в состоянии вынести безбожия, если только она осознает его значение. Безбожие это только психологический настрой повседневности. Пропадание в мире отрывает человека не только он самого себя, но и от трансценденции. Но как только человек высвобождается из пут повседневности, как только он обращается к себе, он тут же ощущает, что он в пустоте, и тогда идет на поиски утраченного им Бога. Поиски Бога есть акт сознания экзистенции. Осознав себя, экзистенция осознает и Бога.
В этом и заключается основная мысль этой книги. Да будет рам позволено закрыть страницы ее прекрасным, ранее упомянутым изречением бл. Августина:
Noli foras ire, in te ipsum redi;
in interiore homine habitat
VERITAS.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
«Драма Иова» выдающегося литовского религиозного философа Антанаса Мацейны (1908-1987) представляет собой философскую интерпретацию библейской Книги Иова. «Драма Иова» впервые появилась в печати в 1950 году. Она представляет третий том трилогии А. Мацейны «Cor inquietum» («Беспокойное сердце»). Первые два тома данной трилогии уже знакомы российскому читателю – это «Великий инквизитор» (1-ый том) – философская интерпретация одноименной легенды Ф. М. Достоевского и «Тайна беззакония» (II-ой том) – философская интерпретация «Краткой повести об антихристе…» крупнейшего русского философа Вл. С. Соловьева.
Перевод с литовского языка осуществлялся с литовскогоиздания: А. Мацейна. Собрание сочинений в 12 томах. Трилогия «Cor inquietum» составляет третий том Собрания сочинений литовского философа, которое издается Вильнюсским издательством «Mintis» («Мысль»). Третий том появился впечати в 1990 году.
Текст Книги Иова в основном цитируется по Синодальному изданию, перепечатанному и изданному в Финляндии в 1993 году: Библия. – Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – Канонические. – Printed in Finland by Lansi-Savo Oy/St Michel Print Mikkeli 1993. В отдельных местах, где текст Книги Иова не вполне соответсвует приведенным автором – А. Мацейной – цитатам, используется издание – Священные книги Ветхого Завета – Санкт-Петербург – 1875.
