Сейчас ты будешь не говорить. Сейчас ты будешь кричать.
Салман ибн Самир поскреб под гахфийей - солнце припекало, голова потела. Утер рукавом испарину со лба.
За спиной вдруг придушенно вскрикнули. Что случилось?..
Уже оборачиваясь, Салман почувствовал - случилось неладное. Как-то вдруг стало тихо, словно все задохнулись.
Обернулся.
И обмер.
Ибо оказался лицом к лицу с Хозяйкой Медины.
- Салма-аан...
Отовсюду шелестело, мягко переливалось в ушах. Развевались длинные локоны, струились прозрачные черные одежды. Старики говорили: в полуденном мире Манат является как женщина ослепительной красоты - это в Сумерках у нее собачьи зубы и красные глаза гончей.
Тонкие бледные губы изогнулись. Шейх мутайр почувствовал, как под штаниной течет предательская струйка. Он не хотел, не хотел смотреть Ей в глаза - а Она дотронулась кончиком пальца до его переносицы. Огромные, черные, без белка и радужки - сплошная матовая чернота. Льющийся мрак.
Во мраке Салман увидел пылящий плотным строем отряд - под золотистым многохвостым знаменем аль-Ахсы. Пересекающий видение длинный меч со сверкающим лезвием. Медленно разворачивающегося к нему лицом черно-белого в наползающем тумане сумеречника - звякающий панцирь, бледный профиль, пустые горящие глаза нездешней твари.
- Я не для того отдала вам сумеречника!.. Не по руке замахиваешься, Салман... Не боишься, что в скором времени красным железом попотчуют и тебя?..
Манат улыбалась, Салман дрожал, жалко прикрывая ладонью промежность - мокрое мерзло. Свистел ветер.
- Нельзя продавать вороную кобылу, Салман!.. Черная кобыла - моя, ты забыл?..
Богиня висела в воздухе, над песком, текли прозрачные шелка, стыла на белых губах усмешка. Манат утекала с ветром, поднимаясь вверх, как парящая птица.
- В-величайшая...
Жалкий лепет. Древний, древний обычай: вороная кобыла раз в семь лет - жертва Хозяйке Медины. Мальчишкой Салман видел старых кляч, что еще бродили среди развороченных камней Старой Каабы.
- Ты хотел помочь своим людям?.. Отчего же не воззвал ко мне?.. Глупец, тебе не вернуть Дахму!..
Салман не понял, как оказался на коленях. Подвывая и ломая руки, он полз, ловил ускользающие прозрачные ткани. Их колыхал ветер, бросал в лицо, пальцы крючило холодом. Вокруг рыдали и стонали люди:
- Величайшая! Заступись! Справедливейшая! Защитница! Оооо!...
Звонко бился в уши, раскатывался ледяными градинками смех. Богиня веселилась.
И вдруг мучительное терзание возросло - в слух царапнул пронзительный, металлический, звякающий голос. Голос врезался в смех, рвал уши, поднимал волосы на шее. Голос сорвался на злобный крик:
- Не смей смеяться надо мной! Не смей! Я тебе не игрушка!
В ответ прыгал, стеклянными шариками звенел смех.
- Слышала?! Не смей!..
Салману ощутимо скрутило живот - со страху. Он увидел, кто кричит.
Вьющаяся волосами и рукавами Манат нависала над блескучей фигуркой. Нездешний, дующий во все стороны ветер трепал волосы и одежду сумеречника, разбрызгивал искры, как капли - а тот отмахивал рукой и кричал:
- Я - не твой!!!..
Манат веселилась:
- Мой! Мой! Про должок - не забыл? Ты здесь, ибо таково мое второе желание!
И сумеречник разом затих, съеживаясь и на глазах поникая.
Манат усмехнулась:
- Помни об уговоре...
Самийа снова вспыхнул и крикнул:
- Хочешь от меня услуги - приказывай! Но смеяться не смей!
Теперь это был обычный, звякающий, но обычный сумеречный голос. В нем слышалась неподдельная, совсем человеческая обида. Сумасшедший лаонец стоял перед богиней во весь рост, сжав кулаки, упрямо наставив Ей башку прямо в лицо.
На развевающиеся длинные шелка Салман смотреть не решился. Но понял, что ежели не влезет в беседу, потеряет разом и кобылу, и остроухого. И простонал:
- Величайшая! Я сильно прошу прощения, смилуйся! Не буду его мордовать, и за кобылу забуду думать, о величайшая! Только смилуйся! Раз уж он свел Дахму и оказался в руках мутайр - пусть отработает!
Воздух ощутимо дрогнул. Бледный острый профиль начал медленно-медленно разворачиваться к нему. На какое-то мгновение Салману помстилось, что на сумеречнике - полный блестящий доспех странного, нездешнего вида. Он сморгнул, и наваждение смылось. Да нет, все как было: заляпанный кровью грязный бурнус, разбитая рожа.
Манат зашелестела тысячью смешков и развела белые-белые руки:
- Разве я уже не отдала тебе самийа, о шейх?..
- Величайшая! - взвыл Салман. - Заступись за нас! Он у бану суаль всех посек! Прикажи ему, величайшая! Скажи свое слово!
Богиня запрокинула голову и расхохоталась. Внутренности Салмана выморозило от этого смеха.
Манат нагнулась. Показала зубы в улыбке. И вспыхнула над шипящим, прижимающим уши сумеречником:
- Отдаю его вам! Взыскивайте!
Самийа зарычал. А Богиня ткнула пальцем ему в лицо:
- Окажи мне третью услугу, Стрелок. Исправь содеянное. Защити этих людей.
И с леденящим душу смешком добавила:
- А как сделаешь - за тобой останется последний должок...
Сказав так, Манат разом исчезла.
Острое, страшное сияние погасло.
Ужас отпустил сжавшееся в комок сердце, нездешнее удалялось, смывалось из полудня.
Вокруг продолжали рыдать. Пережившие страшное люди всхлипывали, шмыгали носами.
И тут послышались вопли:
- Тревога! Идут! Чужие идут!!.. Карматы-ыыыы!
Сумеречник пошатнулся и мрачно кивнул, улыбаясь. Нехорошо улыбаясь.
Кстати, а почему он стоит? Он же на коновязи висел... Ладно, прошлое есть прошлое. Надо глядеть в будущее. Не зря говорят: судьба не Бог, ей не подчиняйся.
И Салман мрачно процедил:
- Слыхал, что Хозяйка сказала? Теперь ты наш. Будешь должен за лошадь, сволочь.
Самийа дернул плечом, кривя разбитые губы. И процедил:
- Кинжал отдайте, ворюги.
- Так постоишь, - злобно бросил Салман.
Еще кинжал тебе, как же... Вставьте змеюке еще зубы, и она больнее укусит...
У дальних шатров заполошно голосили. Карматы, говорите? Ну что ж, человек, как говорится, родится не хуже собаки. Перед Манат ты обоссался, Салман ибн Самир. А вот перед людьми ты в штаны
