прудить не будешь. Не к лицу - стыдно.
Чтобы понять, что происходит и почему орут, Салману пришлось раздать пару плюх.
Никаких карматов, конечно, никто не видел. Зато пожаром в сухой траве бежала весть: идут гвардейцы, везут катибов. Точнее, уже привезли. Пришли большой силой в главное кочевье - его разбили у оазисов Лива, как всегда в это время года. До того, как нагрянуть к мутайр, сборщики податей уже прошлись через пальмовые рощи Лива - и собрали там многое. Не только финики. И вроде как 'погостили' у кальб - целый караван с данью отправили на юг. Теперь вот стервятники двинули на север - за корабельной податью.
- Откуда катиб? - хмуро поинтересовался Салман у мальчишки. - Из Бадра?
Тот показал белые целые зубы:
- Из Хайбара, о шейх!
Оставалось лишь сплюнуть. Сборщики налогов приходили поочередно: сначала из Медины. Потом из Бадра. А два года назад в Хайбаре открыли таможню - вроде как для торговли с племенами таглиб, а на самом деле с карматами, об этом каждая собака в кочевьях знала. Сборщики полезли и оттуда. Ну и раз в год наведывались карматы - это за данью. Остальные два или три раза в год они приходили за заложниками и проводниками. Ну и за фуражом для идущих на север отрядов.
- Много взяли уже?
Парнишка поник нечесаной головой:
- Палатки обыскивают, о шейх. Говорят, на строительство флота по динару с шатра нужно собрать...
- По динару?!..
- По динару, о шейх! Еще говорят, что в этом году динар стоит не двадцать дирхам, а тридцать...
- Так...
- Сказали, что им плевать, что из Бадра уже приходили. Либо скотиной возьмут, сказали, либо людьми. За девственницу они согласны дать пять динаров. За молодую девушку три. За юношу - тоже три, - бойко тараторил паренек.
- Ну и?..
- Старых невольников они не берут! Молодых набрали, но пока мало. Жребий будем кидать, о шейх...
- Так...
А ведь он еще не платил карматам...
И вдруг:
- Это вранье.
Зачем-то он обернулся на этот хриплый, но все равно нечеловеческий голос.
Сумеречник смотрел в землю и вертел в руках хворостину.
- Я тя спрашивал, что ль? - мрачно поинтересовался Салман.
На самийа хмуро поглядывали. Сумеречник, не обращая внимания на злые шепотки и ропот, упрямо повторил:
- Я говорю, что это вранье. Нет такого курса, чтобы динар стоил тридцать.
- А ты почем знаешь?
Вот зря он ввязался в этот спор. Но теперь-то что делать? Пришлось развернуться и подойти поближе.
Самийа по-прежнему глядел в землю:
- Корабельную подать уже собирали - зимой. И ее размер - не динар с шатра. А серебряный дирхем с очага. И еще. Ты ашшарит?
Вот это совсем хорошо - сумеречник спрашивает Салмана ибн Самира о его родстве!
- Да ты кто такой?..
- Вы - верующие ашшариты? Или язычники?
- Да как ты...
- Если вы - верующие, то никто не может забрать и продать ваших людей - ни в счет подати, ни в счет долга. Это против закона.
Разбитая морда злобно скривилась. Салману почему-то полезла в голову мысль: надо же, как у него силы есть на ногах держаться, человека так отмутузь - он неделю не встанет...
- А тебе почем знать? - встрял в разговор сын Мустафы, Мутазз.
Ну хоть кто-то умный нашелся...
- И последнее, - мрачно процедил самийа. - В Хайбаре всего сто пятьдесят гвардейских копий. И каждое из них должно находиться на своем месте - граница. А вы говорите, что в кочевье пришло пятьдесят всадников в полном вооружении. Треть хайбарского гарнизона в трех фарсахах от Хайбара? Собирают подать? Такого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
- Так, - строго сказал Салман ибн Самир. - Ты нам голову не морочь. Хочешь чего сказать - говори враз, четко и по существу. Ну?..
Самийа сплюнул темной от крови слюной и пробурчал:
- Да пожалуйста. Я хочу сказать, что те, кто сейчас разоряет ваше кочевье, такие же халифские гвардейцы и катибы, как я - ятрибский имам.
Салман ибн Самир сурово кивнул:
- Едем. Посмотрим, сколько в твоих словах правды, о бедствие из бедствий.
Расползавшиеся среди каменистых холмов шатры быстро погружались на дно ночи - пустыня уходила во тьму, словно и не горело только что красным небо на западе. За спиной над изломанным горизонтом еще тлело розовато-желтое, но тени всадников уже растекались чернилами.
В становище орали, голосили и жгли факелы. И костры. Над кострами вились высокие, остро пахнущие мясом дымы. Ревели от смертного ужаса верблюды.
- Эти незаконнорожденные режут наш скот... - тихо пробормотал Мутазз, сжимая в кулаке плеть.
Шейх мрачно харкнул, как рыкнул, и ткнул верблюда палкой. Тот, вихляясь, зашагал вниз по склону.
...Навстречу бежала целая толпа стонущих женщин. Паруся покрывалами, они семенили, переваливаясь, словно потешные нелетучие черно-белые птицы, которых Тарегово племя часто видело во льдах крайнего юга. Правда, среди топочущих фигур не мелькало белое - на них шла стая совершенно черных пингвинов.
- О шейх! О шейх! Они выкинули всех из твоего шатра, оооо!..
Тарег скользнул вниз с крупа Мутаззовой лошади. Тот, конечно, ничего не заметил.
Говорите, исправить содеянное, миледи? Да запросто...
...Шатер Салмана ибн Самира легко было узнать - именно там орала главная толпа. Бедуины что-то выменивали, совали в руки, пихали и волокли за локти верещащих детей. Ржали, вздергивали головы лошади. Палили высокие, щедрые - чужой ведь хворост - костры.
Толстый добротный тент бился под порывами ночного ветра, тканые узоры рябили в мельтешащих отблесках пламени, свет рассекали тени. Сидевший у растянутого полотнища человек кивал высокой чалмой. Растопыренная в локтях, большеголовая тень уродливо расползалась по втягивающемуся, хлопающему под порывами занавесу.
Под ногами хрустел щебень.
Вокруг чалмоносного стояли - шестеро в хороших атласных халатах. Не в панцирях. Судя по мятым частым складкам, даже кольчуг под роскошную блесткую ткань они не поддели. Даже шлемами не озаботились - так, кожаные колпаки, обмотанные от пекущего солнца тканью. Стояли вольно, блестели зубами в улыбках, поигрывали пальцами по рукоятям сабель. Двое опирались на длинные рубящие копья. Айяры, не гвардейцы.
И знамени - нет. Ничего нет - ни вымпела-рийа. Ни обычной при катибах прислуги - столик стоял,
