Захлопнув двери, бедуин приказал:
- Найди шнур или палку или что еще, о Ибрахим! Мы закроемся в этой комнате!
Кряхтя и шаркая туфлями, зиндж потрусил исполнять указание.
Из-за играющей солнечными зайчиками решетки донеслось:
- Эй ты, трусливый бедуинский говнюк! Твоя мать отдавалась за кусок лепешки, а отец трахал коз!
Побледнев, Абу-аль-Хайджа медленно отвел ладони от створок.
- Хамдан? - продолжили издевательски орать из сада. - Кто это? Еще один скотоложец? Эй, бедуин, твой предок был незаконнорожденным ублюдком грязного пастуха и черной необрезанной рабыни!
Из груди Абу-аль-Хайджи вырвался боевой клич:
- Клянусь Всевышним, честь моего прародителя не будет запятнана! Хамдан, я не буду убит среди стен! - заорал он и с грохотом выбежал наружу.
И увидел не Фаика со сворой невольников, а троих человек в кожаных панцирях и круглых шлемах с синей обвязкой - как у каидов Абны. Откуда здесь Абна, успел подивиться бедуин. В следующий миг в грудь, под сосок, ударила стрела. Вторая пробила горло. Третья ударила в бедро, и ноги Абу-аль-Хайджи подломились. Хрипя, он выдрал стрелу и сломал ее.
Высокий человек в шлеме каида подошел с обнаженным мечом. Свистнуло, бедуин увидел на земле собственную руку с зажатым обломком стрелы - и упал на землю.
Дрожащий в комнате Ибрахим не видел, как Абу-аль-Хайдже отрезали голову. Зато он увидел Фаика, ей болтающего, - евнух держал трофей за волосы.
- Вон он! - торжествующе заорал Круглолицый.
Когда рабы выскочили из комнаты - черную голову с раскрытым ртом и выпученными глазами они насадили на выломанную в решетке двери палку - в саду никого уже не было. Фаик завертелся, пытаясь понять, куда подевались трое воинов, но вокруг лишь безмятежно шелестели лимонные деревья и играло на листьях солнце. А ведь каид дал мудрый совет: 'Сделай так, чтобы он вышел! - А как, господин? - Оскорби его предков...'.
Ну что ж, ушли так ушли. В конце концов, не надо будет делить с ними золото. А что за головы изменников дадут много золота, Фаик не сомневался.
- Вперед, за наградой, о братья! - крикнул он.
И они, радостно галдя, побежали на крики и звон оружия.
В этом уголке дворца безмятежно перекликались на деревьях диковинные цветные птицы из южной Ханатты - хлопая радужными крыльями, зеленые, розовые и желтые создания принимались время от времени истошно орать.
Никакого другого смущающего умы шума до покоев кахраманы не доносилось.
- Госпожа Кутт-аль-Кулуб, - тихо представил управительницу евнух.
Та спокойно сидела на подушках. Тихонько позванивали тончайшие золотые кругляши на кайме лицевого покрывала. Черная ткань закрывала черное лицо кахраманы по самые глаза, и золотое шитье казалось чужеродным огнем в царстве ночи.
- Госпожа, - почтительно прижал руку к сердцу Элбег.
- Угощайтесь, почтеннейший, - управительница харимов трех последних халифов приветственно наклонила звенящую драгоценностями голову.
На столике между ними стояли блюда со сластями и чашки с розовой водой.
- Где Ибрахим? - жестко перешел к делу джунгар.
Женщина помолчала. Затем ответила:
- Из Старого дворца его вывел Абу-аль-Хайджа.
- Повелитель не намерен причинить вреда ни принцу, ни благородному шейху таглиб.
Кахрамана сморгнула ярко накрашенными - золотыми и синими тенями - веками:
- Мои люди видели их в Тиковой комнате Дома Лимона. Это в Новом дворце, южные покои, у самой реки.
- Это, - Элбег вытащил из рукава бумагу, - прощение и охранная грамота-аман для обоих. Мои воины прочесывают дворы и комнаты, но может статься, они найдут принца и шейха слишком поздно...
В листве хрипло заорала птица, забила крыльями. Золотистые веки кахраманы дрогнули, и она быстро посмотрела за спину джунгару.
Элбег обернулся.
Там мялся чернокожий мальчишка - курчавый, в простой белой рубашке.
- Говори, - холодно приказала женщина, зазвенев браслетами под абайей.
- Увы нам, - затоптался арапчонок. - Кругломордый Фаик с комнатными хадимами отрезали им головы и сейчас несут их к Павильону Совершенства Хайзуран.
Из-под черной ткани показалась черная же тонкая рука с кроваво-красными ногтями.
Браслет сверкнул в воздухе и упал в траву у босых ног мальчика.
Большие темные глаза на закрытом покрывалом лице закрылись и открылись, как крылья бабочки.
Джунгар пробормотал:
- Проклятье...
- Убийцы благородных мужей будут распяты на стенах, - спокойно проговорила госпожа Кутт-аль- Кулуб. - Тела принца и шейха таглиб воссоединятся с нечестиво отнятыми головами и вечером будут погребены на дворцовом кладбище среди достойных. Передайте нашему господину аль-Мамуну, что ас- Сурайя будет готова к встрече владыки и большому приему через неделю. Нам придется отмыть много полов и стен и приобрести много невольников, невольниц, утвари и ковров. Средства для покупки мы изыщем, пусть наш господин спокойно наслаждается плодами изобилия и благоденствия. Йан-нат-аль- Ариф последние месяцы стоял заброшенный, и мы не успеем приготовить тамошние покои. Да буду я жертвой за халифа аль-Мамуна! Для Великой госпожи и ее драгоценных сыновей я велю убрать Райский дворец.
И кахрамана склонилась в церемонном, выверенном во всех движениях поклоне.
Из разбитых лавок тянулись на грязь мостовых длинные цветные нитки. Пряжу выволакивали, не чинясь, и она наматывалась на столбы галарей, взметывалась порывами ветра на изломанных лотках, трепалась с балконов.
Тарег сидел на грязных, заваленных сине-зелеными, истоптанными нитями ступенях под резным портиком. Покосившиеся двери у него спиной хлопали и скрипели под ветром.
Над рыночной площадью горел под солнцем ослепительный бюрюзовый купол дворца.
- Элбег к тебе, Сейид, - почтительно зашептали под руку.
Джунгар не стал размениваться на пустые слова:
- Я опоздал, Повелитель. Их убили.
- Кто? - отсутствующим голосом спросил нерегиль.
- Евнухи перед казнью скулили, что лишь отрезали головы трупам. А убили - из луков расстреляли - какие-то непонятные ребята в цветах Абны.
- Какая Абна... - пробормотал из-за спины Меамори. - Они все с халифом, стоят лагерем в Садре в двух днях пути отсюда...
- Сдается мне, Повелитель, - очень мрачно сказал Элбег, - что никакая это не Абна, а вовсе даже и подосланные убийцы. Я опасаюсь, Сейид, что тебя подставили. И я даже знаю, кто.
- В ставку халифа я поеду один, - устало проговорил нерегиль. - Будьте готовы убраться с глаз долой при любом тревожном сигнале. В степи вас искать никто не будет, а преследовать тумен - себе дороже.
- Благодарим, Повелитель, - слились в хор сумеречные и джунгарские голоса.
На рыжеватом, обложенном облупившимися изразцами куполе соседней масджид дрались сороки.
