лицом.
Отведя душу, Элбег свернул окровавленную плетку и фыркнул:
- У тебя были какие-то слова к Повелителю, грязный сын ишака?
Небитый посол, до того тихо стоявший на четвереньках, вскинул голову в съехавшей набок чалме и залепетал:
- Во имя Всевышнего, милостивого и милосердного...
Элбег тут же шлепнул плеткой и его. Купец икнул и втянул голову в плечи.
- Говори кратко, о сын шакала.
И тот, жалко сгорбившись и дрожа всем телом, тихо сказал:
- Вот наши условия: мы выплачиваем дань, а вы не разоряете город. У нас укрепления... гарнизон... но мы готовы сдаться и присягнуть халифу аль-Мамуну! Вот наши условия!..
Элбег широко улыбнулся и, задрав лицо, посмотрел вверх, на неподвижного всадника в седле сиглави. Тот не шевельнулся. Джунгар вздохнул, понимающе кивнул и указал на исполосованного купца:
- Повелителю понадобится сильно битый. Второму сломать хребет.
Человек с красной полосой поперек спины успел отчаянно заголосить. Крик оборвался хрустом, потом хрипом. Второй посол так и стоял на четвереньках с открытым ртом и остекляневшими глазами. Роскошные пурпурные занавески на дорогих носилках выдувались ветром. Зинджи все так же сидели в траве и тупо жевали ямамскую смолу, пуская по подбородкам слюни.
Между конских боков протиснулся Абу-аль-Хайр, его тут же поймали. Вазир барида дергался между кольчужных рук охранников и кричал в спину Тарегу:
- Господин нерегиль! Не делайте этого, во имя Всевышнего! Там женщины! Дети! Невинные! Господин нерегиль!
- Уберите его, - брезгливо сморщился Элбег. - Хотя... - джунгар улыбнулся и отмахнул потащившим вазира воинам, - не надо. Рот заткните только. Пусть смотрит - ему полезно. Не будет больше своим грязным языком нести чушь про Повелителя. М-мутазилит хренов, ослячий умник... - и джунгар сплюнул в траву с невыразимым презрением.
Абу-аль-Хайр успел проорать, что это, мол, не аль-джабр, и не уравнение, и что нельзя вот так вот просто вычесть целый город - и тут ему засунули между зубов кнутовище.
Тарег все это время неподвижно сидел в седле.
В ветреной тишине все смотрели на выжидательно замерший город в тяжелом прямоугольнике огромных стен.
Скрипнул и засвиристел вынимаемый из ножен меч. Нерегиль опустил клинок через плечо грязного мальчика, державшего поводья. Тот закусил губу, глубоко вздохнул - и чиркнул пальцем по лезвию. Охнул от резкой боли, тут же сунул набухающий алой каплей палец в рот. По длинной стальной ленте меча зазмеилась красная полоска крови. Мальчик отпустил узду, задышал, как пуганая собака. Самийа тронул коня, сначала шагом, а потом поднял серого в галоп.
Всадник с белым султаном на шлеме остановился в нескольких сотнях локтей от ворот Куфы. Сиглави приплясывал, взрывая красноватую землю дороги, а потом вдруг застыл, как статуя.
В утреннем воздухе было хорошо видно, как Тарег медленно поднимает клинок. Оружие ослепительно блеснуло, поймав блик солнечного света.
Всадник вспыхнул - весь, от кончика меча до копыт коня. И взмахнул клинком крест-накрест.
Мир беззвучно взорвался, и его затопило прозрачное, жаркое, расплавленное стекло. В гудящей на пределе слуха тишине ударила волна то ли воздуха, то ли света, сминающая видимый мир в складки. Свет и цвета пошли рябью, как пруд под ветром, в призрачной воде отражались бьющиеся в ужасе кони, взлетающие в воздух копыта, плыли в воздухе комья земли. Упавшие на шею лошадям всадники скалились над растрепанными гривами, пытаясь удержаться в седле и не дать коню понести.
Взбесившийся мир прекратил расплываться и плавиться внезапно - как и начал. Нечто огромное, рвущееся из его нутра пузырем, враз схлопнулось и исчезло, оставив, словно выброшенные на берег щепки, изрядно напуганных коней и смешавшиеся ряды.
Ошалевшие люди подняли лица и тихо ахнули - а может, это вздохнул камень, пылью из щелей между кирпичами. С тягостным, натужным, волосы поднимающим скрежетом верхушка левой надвратной башни - с прямоугольными балконами и зубцами, знаменами, размахивающими руками людьми и облаком рыжей пыли - сдвинулась и медленно поехала вниз, прямо на стену. И просела внутрь себя - с грохотом, огромным клубом пыли и ревом тысяч испуганных глоток. Ворота разлетелись тысячью щепок - в пыль и взвесь. Парная башня пустила из-под основания веер кирпичных обломков и стала медленно, выплевывая из тела кирпичи и фыркая пылью, оседать.
Джунгары восторженно заорали, размахивая в воздухе шапками и нагайками.
На месте воротных укреплений Куфы лежали две кучи щебня - с широким проходом между ними. За страшными, как после землетрясения оставшимися осыпями были видны мельтешащие, орущие в панике люди.
Всадник на бледно-сером коне вновь поднял меч. И резко выбросил его вперед в молчаливом приказе - в атаку.
Уже сидевший в седле Элбег счастливо завыл и отмахнул знаменосцам.
- Не мучить, не калечить, не щадить - приказ Повелителя! Смерть черному городу!
- Сме-е-ерть! - счастливо отозвались за его спиной тысячи глоток.
В кажущемся беспорядке войско пошло на приступ, на ходу выстраиваясь клином в идеальный, веками отработанный джунгарской конницей строй, каким еще прадеды нынешних воинов врывались в обреченный город.
Грязный всклокоченный мальчик стоял и тихо улыбался - мимо него, набирая скорость, проскакивали всадники. Весело хохоча, один пустил лошадь шагом и дружелюбно протянул руку - давай, мол, в седло. Мальчик вдруг осмысленно и злобно улыбнулся - и протянул в ответ черную ладошку.
Отпихнув в сторону чью-то отрубленную руку в наруче с богатой золотой чеканкой, Толуй принялся ладонью расчищать плиты: пыль, нанесенная сапогами грязь, натекшая из-под трупов кровь не давали рассмотреть пол как следует.
Внутри Пятничной мечети свод оказался низким - и сплошь кружевным, алебастровым, пускающим звонкое, гуляющее эхо. Цокот копыт мешался со стонами и вскриками раненых.
- Слышь, Хучар, какую-никакую тряпку дай, да?
Приятель пожал плечами и дернул с лежавшей вниз лицом женщины черный платок.
Толуй, кривясь и морщась, - за день намотался и намахался, а возраст уже подпирает - присел и принялся расчищать плиту перед собой. Яркая, нездешняя зелень камня и головокружительная, как в степи на траве, волна прожилок заставила его зацокать языком и заорать:
- Слышь! Малахит! И вправду малахит! Детям расскажу, внукам расскажу, такое богатство видел!
Из ближних ко входам залов послышался гомон - и быстрый дробот копыт:
- Хей! Хей! Шевелись, шевелись, землеройки! Ха!
В лабиринте серо-белых колонн замелькали конные силуэты.
Элбег под львиным, хатибским знаменем прогарцевал мимо. Панцирная десятка его личной охраны гнала перед собой двоих пошатывающихся людей.
- Ха! Шевелись, скоты!
Молодой хан крутил головой - красивый шлем с оковкой уже снял, держал под локтем, намокший от пота пурпурный платок болтал концами на затылке:
- Эй, Толуй, говорят, Сейид здесь, не видал?
Старый джунгар лишь мотнул седыми усами в сторону золотого с бирюзой михраба - перед переливчатой нишей застыла высокая фигура в кожаном кафтане воина Движущейся гвардии. Коричневая кожа панциря терялась на фоне ядовитой малахитовой зелени, сверкающей позолотой вязи и ряби цветных изразцов на арке священной ниши.
Повелитель стоял перед михрабом и внимательно изучал написанные на сводах изречения. Серый
