— Потому что наша служба безопасности не является правительственной организацией, сбор конфиденциальных сведений о человеке мы ведем, по сути дела, незаконно. Таким образом, вся полученная информация автоматически становится секретной.
— Фрэнк, не говори ерунду. Просто я хочу знать о Рое Салливане чуть больше, чем он сам успел мне рассказать, вот и все.
— Тогда почему не говорить отцу?
— Потому что он сделает не правильные выводы.
— Собралась рвать когти?
— Даже если и так — у тебя есть возражения?
— Да нет… Он мне понравился.
Джиллиан мрачно уставилась на стакан с пивом, потом грустно сказала:
— Нет, Фрэнк, не собралась. Боюсь, это не имеет никакого смысла. К тому же там наверняка осталась эта Салли…
Начальник службы безопасности вздохнул и осторожно проговорил:
— Видишь ли, Джилл, по роду службы мне довелось научиться разбираться в людях. Я видел твоего Роя Салливана всего два раза. Посмотрел на него в работе. И помню, с какими глазами он провожал тебя. Не знаю и не хочу спрашивать, какие у тебя планы, но… Он настоящий мужик. И если ты чувствуешь, что вы о чем-то не договорили… Всегда лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что могло быть сделано. У меня все. Держи.
С этими словами крепыш бросил на стол тонкую папку и стремительно покинул кабинет.
Джиллиан Ван Занд осталась одна, наедине с досье на Роя Салливана.
Самым ценным в собранных сведениях были цифры. Номера телефонов, счетов и тому подобное. Из всего этого Джиллиан вызубрила наизусть всего один телефонный номер. Поздним вечером, у себя в квартире она его набрала. На Перли-Бей был проложен только местный телефонный кабель, поэтому соединения пришлось ждать долго, но в конце концов в трубке раздался сердитый женский голос:
— Алло! Кто это? Джиллиан, это ты, змея?!
Оторопевшая Джилл, успевшая отвыкнуть от манеры общения, свойственной Марго Салливан, смогла только проблеять:
— Д-да… Марго, я умоляю, не кричи, я не хочу, чтобы Рой знал»..
— Он здесь больше не живет, так что и не услышит.
Сердце Джилл провалилось прямым ходом в пятки.
— Как — не живет?
— Так! Он перебрался в бунгало, паршивец.
Отлично устроился — я теперь у него за секретаршу. И все это под предлогом, что у нас с Биллом медовый месяц!
— Ой, как хорошо, поздравляю…
— Спасибо. Ну и почему ты не звонила столько времени?
— Марго, я…
— У нас отличная погода, Билла перевели на Нассау, теперь он почти все время ночует дома, белобрысая зануда съехала в тот же день, что и ты, лохматое чудовище не показывается, а вот с моим братцем творятся паршивые дела. Скажи-ка, как ты к нему относишься?
— Я…
— Только не надо блеять в трубку. Мы, девочки, должны доверять друг другу. Просто скажи: мне на него плевать. Или: мне без него плохо; Или: я уже и забыла, кто это такой. Я все пойму и отстану…
— Да погоди ты, Марго! Это ему на меня плевать! Он сам сказал.
— Ну и дура.
— В каком смысле?
— В прямом. Кто же слушает влюбленных мужиков!
— Каких?!
— Ой, перестань. А то ты не знаешь. Короче: мой братец после твоего триумфального отбытия с острова впал в жестокую депрессию, сопровождаемую запоем. От полетов я его временно отстранила, и это пробило серьезную брешь в нашем семейном бюджете. Они с Гоблином торчат в своем бунгало, пьют пиво. То есть Гоблин, конечно, не пьет, но сидит рядом. Еще они регулярно ловят рыбу, а в остальное время тупо пялятся на линию горизонта. Если это не любовное томление, то я уж и не знаю, как оно выглядит.
— Марго, он сказал, что у нас был просто хороший секс, что он не хочет серьезных отношений…
— Отношений, тем более серьезных, нельзя хотеть или не хотеть. Они либо есть, либо нет.
Мой брат спал с лица, два месяца не летает, не вылезает с острова и не кадрит приезжих девок.
— Он…
— Джиллиан, послушай. Это не мое дело, но ты сама позвонила, стало быть тебя это волнует. Серьезно, несерьезно — вы не договорили, и это мешает вам обоим. Больше ни слова не скажу.
— Не говори ему, что я звонила.
— Понятно. Значит, так ты решила… Ладно, твой выбор. Пока.
— Марго…
Отбой. Суровая сестра Салливана повесила трубку. Джиллиан молча слушала гудки и машинально вытирала слезы, катившиеся по щекам.
Господи, сколько она за эти два месяца ревела — уму непостижимо! За всю свою предыдущую жизнь она едва ли столько плакала…
Через два дня Джиллиан приехала в гости к маме. Кьяра обняла дочь и повела ее в тихий уютный садик, где буйно цвели цветы, высаженные ее заботливыми руками за долгие годы одиночества. Две женщины с одинаковыми янтарными глазами присели на скамейку. Кьяра взяла холодную руку Джилл своими теплыми ладонями и пытливо заглянула в глаза.
— Как ты, Джилл?
— Плохо, мамочка. Абсолютно ничто не радует. Одиноко. Тоскливо. Тошно, непривычно, отвратительно. Никакого позитива.
— Бедная моя взрослая дочь! Мы с тобой сидим здесь и отчаянно боимся начать настоящий разговор. Мы обе не привыкли к тому, что можно не просто обмениваться информацией, а изливать душу…
— О, мама, я и про само существование души узнала совсем недавно… А вообще… ты права.
— Тогда начни с самого начала и с чего-нибудь несущественного. Как работа?
— Папу бы удар хватил. Работа — несущественно!
— Уверяю тебя, работа — это отнюдь не самое главное в жизни. Так как она?
— Да никак. Нового ничего, интереса никакого. Я думала, что смогу отвлечься, вернуться к привычному ритму, но ничего не получается.
И я не знаю, в чем причина. Мне совестно говорить об этом папе, он всю жизнь готовил меня к управлению компанией, а я всю жизнь к этому готовилась, но знаешь — не для женщины это дело.
— Рада, что ты это поняла.
— Мама… А что же существенно?
Кьяра улыбнулась, погладила сердитую, раскрасневшуюся от смущения дочь по щеке.
— Любовь, разумеется. Дом. Семья. И чтобы все были живы. Здоровы. Сыты, обуты и одеты.
Чтобы детский смех в доме, собаки и кошки, поцелуи на ночь, чтение вслух, семейные альбомы, уикенды на природе. Разве не так?
В спокойных глазах Кьяры не было тоски, но Джилл едва не разревелась, слушая все эти слова.
— Мама… бедная моя мамочка, как же ты… как же ты была одинока все эти годы! Неужели… неужели ты не обижена на папу?
Кьяра Ван Занд немного помолчала, задумчиво глядя на победительно пылающий костер розового куста. Потом сказала тихо и твердо:
— Я очень люблю твоего отца, девочка. Всегда любила. Не могу похвастаться, что жизнь моя была безоблачной, но что счастливой — это точно.
— Но ведь он… он с тобой…
— Послушай меня, Джилл. Люди, как правило, полагают, что в любви главное — обладание.
