правильно.
Сказки имеют тенденцию заканчиваться на самом интересном месте. Никто не будет читать про то, как Синдереллу тошнило на первых месяцах беременности, или про то, как Красная Шапочка и ее бабушка отмывались с шампунем после извлечения из брюха волка.
Он старше, он должен был понимать, что избалованная принцесса, у которой только на карманные расходы каждый день уходит столько, сколько у него на горючее в месяц, не сможет долго прожить, например, в этом паршивом шалаше под гордым названием бунгало. Да, их ночи будут горячи еще достаточно долго, но нельзя же провести в постели всю жизнь? Какие занятия и какие развлечения может найти себе здесь такая девушка, как Джилли? Танцы по субботам на Абако? Канасту на четверых с Марго и Биллом? А чего стоит сезон штормов?
Даже радио нельзя послушать, вода стоит стеной и в трубе целыми сутками тоскливо завывает ветер.
И она все равно уедет рано или поздно, только теперь — жестоко разочарованной и опустошенной.
Он тогда, стоя перед ее всесильным отцом, ярко представил себе, что будет, если Джилл останется с ним. Умрет любовь, уйдет желание, вчерашний возлюбленный будет вызывать только глухое раздражение, а его работа — жгучую ненависть, зануда-сестра — неприязнь, простак-шурин — презрение. Нестерпимо захочется вернуться в свой роскошный особняк, где машина с шофером, театры и светская жизнь, где счет в банке и приличные знакомые… Так закончится сказочная история любви, и воспоминания о ней останутся противные, прогорклые, из числа тех, что лучше и не вспоминать.
Другой Рой, добросердечный романтик и правдолюб, который тогда, в момент разлуки то ли промолчал, то ли шептал так тихо, что его и слышно не было, теперь неустанно зудел: а чем лучше было то расставание, когда ты ей в лицо бросал безжалостные и насквозь лживые слова? После ночи ТАКОЙ любви, после шепота и стонов, после общего огня, дыхания одного на двоих… Помнишь, гад, что ты тогда сказал ей? — «У нас был неплохой секс, детка. Ты очень хороша в постели. Теперь беги домой». Все равно что пощечину дал…
Вот в подобных размышлениях и прошли два месяца. В субботу ранним утром Рой Салливан лежал на небрежно застеленной постели и медленно угасал.
И тогда в голову ему вдруг пришла смутная, но какая-то очень хорошая мысль. Он еще не мог облечь ее в слова, но уже знал, что надо делать. Делать… Вот именно. Хватит НЕ ЖИТЬ, надо ДЕЛАТЬ.
Рой резво поднялся с постели, пинками разбудил Гоблина, выгнал изумленного пса на улицу и принялся за работу. Мусор, пустые бутылки, грязное белье, кошмарные простыни — все полетело в пластиковый мешок. Отойдя подальше от бунгало, Рой выкопал в земле неглубокую яму, сложил туда мешок, облил остатками бензина из пластиковой канистры, поджег. Пламя взметнулось вверх с ровным гулом, похожим на рев мотора самолета.
Потом он чисто вымыл бунгало, затащил внутрь свой любимый шезлонг, остатки консервов сложил в маленький портативный холодильник, работающий от солнечных батарей, установленных на крыше. Сбегал в рощу за хворостом, сложил большую вязанку около каменного очага. Канистру с чистой водой поставил в буфет.
Подстилку Гоблина перетряхнул, потом не удержался и поднес к лицу. Даже сквозь убийственный запах псины донесся, показалось, тонкий аромат духов:.. Чушь, конечно.
Рой аккуратно разложил подстилку на том месте, где обычно спал Гоблин, когда ему приходила охота поспать под крышей. В миску насыпал остатки сухого корма. Окинул взглядом свою холостяцкую берлогу, улыбнулся грустно, но удовлетворенно.
По-армейски заправленная узкая койка, два стула, качалка возле очага, квадратный стол, в углу буфет. Несколько кружек, тарелок, вилки и ложки в отдельной глиняной вазочке. Вода в буфете, спички над дверью. Удочки и сети под крышей. Билли давно точил зубы на норвежский шикарный спиннинг…
Теперь пришла пора заняться собой. Рой вымылся, используя вместо мочалки водоросли с песком, сбрил щетину, расчесал волосы. На голое тело натянул последнюю чистую одежду — вытертые шорты цвета хаки. Повязал голову платком, потом посмотрелся в небольшое зеркальце. Вот теперь хорошо. Теперь можно.
Он взял с собой только одну удочку и немного наживки. Если груперу суждено попасть на крючок, то он на него попадет.
Рой прошел по доскам настила, отвязал моторку, спрыгнул в нее. Гоблин зашелся радостным лаем и вознамерился последовать за хозяином, но Рой, стоя на дне лодки, потянулся к псу, обнял за мощную шею, коротко притянул к себе, взлохматил черную шерсть — и оттолкнул.
— Дома, Гоблин. Ты остаешься охранять.
Понял?
Конечно, понял. И очень расстроился. Громадный пес уселся на самом краю импровизированной пристани, почти беззвучно заскулил, провожая вредного хозяина тоскливым взглядом, на дне которого таилась надежда — а вдруг передумает? Вдруг возьмет?
Не взял. Зарычал мотор, и лодка взяла курс на дальнюю банку, где Рой обычно забрасывал сети.
Солнце висело в зените, поливая все вокруг расплавленным золотом. Океан был ровным и гладким, только изредка по бирюзовой поверхности проскакивали белые барашки.
Рой Салливан закинул удочку с кормы, сам улегся на дно лодки, улыбнулся солнцу. Хороший день. К вечеру будет шторм, но это уже не столь важно. Даже, в некотором роде, хорошо.
Можно свалить все на капризы природы. Тетушка Пэм, решительная старушка, которая отравила Рою и Марго лучшие годы детства в Кармартене, все всегда сваливала на магнитные бури. О них тогда только- только начали писать, и тетушка Пэм сразу смекнула, где корень всех бед…
Марго будет страшно ругаться. Сначала страшно плакать, а потом страшно ругаться. Жуткий характер. Хорошо, что теперь с ней Билл. Интересно, в кого пойдут их дети?
Прости, сестренка. Единственное, что я могу для тебя сделать — так это обставить все так, словно это несчастный случай. Хорошо, что это можно так обставить. Иначе вышло бы стыдно — боевой офицер, летчик, бабник, весельчак — и так распустился.
Я просто не могу этого объяснить, сестричка.
И еще — не могу больше без нее жить. С ней — не могу, без нее — не могу. Получается — никак не могу. Да и не хочу. Потому что однажды мне может стать наплевать не только на себя, но и на моих пассажиров, а тогда случится беда. Да и ты не обязана краснеть за расклеившегося старшего братца. Лучше так, сразу.
В Новой Зеландии аборигены не говорят «погиб в море». У них это называется «ушел за большой рыбой». Все правильно. Умер — это когда могила, а в океане могил нет.
Красивая женщина, пожалуйста, прости меня за то утро. Я люблю тебя, Джиллиан. Никому я этого не говорил раньше. Ты — первая и единственная. Если бы это было для нас возможно, хотя бы теоретически… тогда я хотел бы того, от чего всю жизнь убегал и прятался.
Просыпаться с тобой рядом каждое утро. Засыпать у тебя на груди каждый вечер. Пить с тобой кофе или чай из больших кружек, болтать о ерунде, ссориться по мелочам и бурно мириться в постели. Родить с тобой толпу мальчишек и девчонок. Завести кур и индюшек, и чтобы все жили в одном доме, одной семьей. Только представь… Повсюду путаются под ногами котята, щенки и дети, наши с тобой и Марго с Биллом, и от ангара до угла Большого Дома протянута бельевая веревка, а на ней — носочки и маечки, брюки и лифчики, чистые простыни пахнут лавандой и ирисом, а ты смеешься, стоя в дверях Большого Дома, и твоя рука лежит на круглом пузе, а ноги у тебя босые, и за цветастое платье держится наш первенец, а девочки-близняшки лепят куличики возле крыльца…
Джилли, Джилли, звонкая ты моя девочка, королева ты моя подводная, прости меня. Вспоминай… хотя нет, лучше не вспоминай. Будь счастлива…
В полумиле от моторки, спрятавшись за небольшим коралловым рифом, покачивалась еще одна лодка. Девушка, сидевшая в лодке, опустила тяжелый армейский бинокль и усмехнулась.
Пожалуй, пора.
Она быстро сбросила футболку и шорты, затем избавилась от купальника, постояла секунду в лодке, совершенно нагая, а потом ловко и почти бесшумно нырнула в воду. Через несколько секунд вынырнула уже
