далеко не пренебрегаю, но я не уверен, что они только сверхприродны. К тому же они встречаются, хоть и реже, и у католиков.
В том, что корни разделения христиан не в вероучении, я глубоко убежден. Например, если понять монофизитство по–нашему, то выходило бы, что приверженцы монофизитства не способны познать истинного Богочеловека. А в действительности мы видим, что монофизиты суть истинные христиане, по– видимому не меньше, чем православные. Значит, или весь вопрос сводится к недоразумению (что и доказывают историки), или благодать покрывает не совсем точное богословское определение. В других случаях скажу, что вера нераздельна от любви: воистину христианин тот, кто истинно исполняет заповедь о любви. Нередко бывает, что какой–нибудь евангелист более истинно любит, чем мы, правоверные.
5 мая 1974 г.
Дорогой отец Александр!
В Вашем письме от 8–го апреля Вы говорили, что вам трудно себе представить резкие конфронтации конфессий, которые случаются у нас. Сегодня я хотел бы Вам дать картину этих конфронтаций.
Надо различать 6 возможных позиций в отношении одной Церкви к другой:
№ 1: Полное отчуждение одной Церкви. Причины иногда уважаемые.
№ 2: Законное согласие между двумя Церквями об «евхаристическом гостеприимстве» — что вполне существует только между Римской и Московской.
№ 3: Так называемый «дикий экуменизм». На основе каких–то переживаний о братстве группа разных верующих дает друг другу причастие, сознательно нарушая правила своих церквей. Такое действие иногда берет характер бунта: они говорят, что совершили «пророческое действие».
№ 4: Между позициями 2 и 3, пастырь, на богословских основах, берет предварительное решение в случаях, не предусмотренных правилами. Впоследствии новые расширенные правила утвердили его решение.
№ 5: Отдельные случаи, когда священник себя считает морально принужденным допускать к причастию члена Церкви, от которой не предполагается согласия.
№ 6: Односторонняя инициатива одной Церкви, допуская к причастию членов одной Церкви, не признающей сопричастия. К тому же, Церковь, допускающая к причастию иных членов, не дает взаимного разрешения своим собственным членам.
Позиция 1. Такая позиция Синодальной [13] юрисдикции, учащей об «экуменической ереси». Конечно, когда есть причины, мы поступаем по № 5. К тому же, не все синодальные духовные лица — фанатики, а молчат.
Такова тоже позиция Иерусалимского православного Патриархата, и не без оправданий, особенно в прошлом. Но православные арабы мало соблюдают данное запрещение.
Такова была тоже позиция католической Церкви до Ватиканского Собора. С знаменитым пионером по экуменизму, отцом Кутюрье [14], случилось следующее: его епископ ему запретил принять участие в каком–то экуменическом съезде. Он подчинился запрещению, объясняя своим друзьям, что все равно его присутствие потеряло бы свое значение: он больше не представлял бы католическую Церковь.
Западная русская эмиграция была всегда открыта к неправославным. Это и была одна из причин отделения Синодальной от Западной юрисдикции [15]. Но они не нашли сочувствия ни у католиков, ни у протестантов. Одни объясняли затруднения Русской Церкви неподчинением Папе Римскому, другие — недостаточными связями со Священным Писанием. Одни англиканцы их приняли по–братски. В глазах ревнителей этого сближения англиканской Церкви суждено служить мостом между христианами Востока и Запада.
До Ватиканского Собора непросвещенные католики, даже высоко поставленные духовные лица, не только отчуждались от православных, но и нарушали свои собственные правила. Еще до Собора было поставлено, что священник обязан дать таинства умирающему православному, если не выйдет «скандала» [16]. Говорили, что будет скандал, и отказывались. Очень возможно, что это еще случается, во всяком случае, вне смертной опасности.
Позиция 2: существует.
Позиция 3. Существует главным образом между католиками и протестантами. Православный экуменизм всегда оставался лояльным своей Церкви. Западные экуменические манифестации тем легче дышат чувством братства, чем реже переходят пределы западной этнопсихологии.
Позиция 4 распространилась в связи с военными обстоятельствами. Один из тех, которые обработали этот взгляд, о. Филипп де Режис [17], будучи моим настоятелем, мне позволил переписать свои заметки по этому вопросу. Уже в 1939 г. владыка Нэвэ [18], отставной Московский латинский епископ, советовал военным священникам (газета «La Croix», 2 и 3 ноября 1939 г.) «принять от больных и раненых православных, если обстоятельства разрешат, короткую и точную исповедь своей веры. Этим священник успокоит свою совесть и вовсе не беспокоит совесть православных солдат, так как это исповедание веры вполне соответствует подлинной традиции Восточных Церквей».
В эти первые месяцы Мировой войны во Франции вопрос поднимался лишь по поводу духовного обслуживания православной молодежи, служащей во французской армии. В 1943 г. поднялся вопрос об обслуживании советских военнопленных. О. де Режис счел, что чаще всего полагалось воздержаться от требований формальной вероисповеди. Но он подчеркивал, что эти верующие должны были оказаться лишенными возможности обратиться к своим священникам, и они должны были знать, что священник, допускающий их к таинствам, — католик. Основу для своей позиции о. де Режис находил «в некоторых решениях, взятых в подобных случаях папами Львом XIII, Пием Х и Пием XI; но данные ответы, хоть и хорошо засвидетельствованы, никогда не были даны письменно, а всегда устно».
Большинство богословов, к которым он обратился, одобрило его решение. Владыка Шапталь [19], Парижский епископ для иностранцев, ему ответил с улыбкой: «Не могу Вам сказать официально, что Вас одобряю, но я рад Вам сказать, что я не против». Подобный ответ дал и кардинал Тиссеран [20], будучи Секретарем Конгрегации для Восточной Церкви.
«Требуется немало опыта и здравомыслия, — писал о. де Режис, — чтобы решиться, в некоторых случаях, нарушать правила». Этих качеств оказались лишены кое–кто из моих собратьев. После войны в беженских лагерях родилось довольно значительное движение к «обращению в униатство». Этому движению мои собратья не сумели противостоять, а иные и способствовали. Настолько взгляды были еще униатские, что ни о. де Режис, который был внутренне против, ни другая какая личность, не приняли никакой противодействующей меры. Это было во время папы Пия XII, который требовал от иезуитов, от доминиканцев, от ассомпционистов [21] и от «Оссерваторе Романо» [22], чтобы они писали не «православные», а «так называемые православные», или хоть «православные» в скобках. Данное требование не было Ватиканским постановлением, а личное желание Папы Римского, и как таковое потеряло силу с его смертью. О. де Режис принадлежал иезуитскому ордену, а владыка Нэвэ — ассомпционистскому.
Как мало смелой нам теперь ни кажется позиция о. де Режиса, далеко не все старшие члены Руссикума [23] разделяли его взгляды. Дорогой памяти о. Швайгель когда–то занимал очень крупное положение в наших делах. О нем рассказывают, что, при посещении какого–то больного, сосед православный попросил, чтобы ему послали батюшку. Отец Швайгель не выполнил желание больного, видя в этом некий род «коммуникацио ин сакрис» [24].
Позиция 5. Существует, с тайным согласием многих православных пастырей. Один священник нам рассказывал, что при посещении одиноких русских случается, что верующий кается в том, что он принял причастие у католиков. В своем наставлении священник не только его не осуждал, но скорей хвалил.
Вообще, хоть и недавняя картина крайне гнусна, здравомыслие торжествовало в отдельных случаях. Но далеко не всегда: Швайгель [25] был глубоко духовный человек, а Пий XII — и духовный, и умный. Однако…
