ему в задний проход палец, думая, что ему это будет приятно. Бред полный! Он находился в постоянном ужасе и не знал, что делать дальше. А кончилось тем, что любовница завела себе другого мужика. Ручкин помучился, помучился, но потихоньку пришел в себя, хотя что-то такое в нем с тех пор изменилось — человек реально сломался. Сразу как-то постарел, скрючился.
Но иногда мужики меняются совсем в другую сторону. Одна знакомая жаловалась на своего мужа Олега. Когда с некоторого времени Олег начал зарабатывать большие деньги, он сильно изменился, вдруг стал настоящим сутягой, начал придираться к людям по пустякам. Ходит и ворчит, ворчит. Начал говорить безапелляционно, никаких возражений не терпел. Однажды ее приехал навестить отец, Семен Михайлович. Олег встретил тестя на вокзале и оттуда привез прямо на дачу. Так уж получилось, что до этого Семен Михайлович видел зятя только один раз — на свадьбе. Зять ему, пожалуй, только в одном не понравился: уж слишком был рисковый. Семен Михайлович, профессиональный водитель, двадцать лет отработавший на „скорой“, и дочери об этом не преминул сказать: „Имей в виду, Олег очень опасный водитель! Ты сама видела, как он водит? Он же намеренно нарушает правила: виляет из ряда в ряд, вылезает на встречку, проскакивает на смену светофора, на красный тоже едет, встает не в свою полосу, в машине постоянно курит, нервничает, матерится, а куда, скажи ты мне, ему спешить?“ — Она же отвечала на это: „Папа, не усугубляй: Олег очень хороший водитель, считай, что профессионал, ведь он ездит каждый день круглый год! Ты видел, какое тут движение, это не же у вас в Опочке! Если будешь соблюдать правила, вообще никуда не уедешь — тут все нарушают!“
Семен Михайлович на это буквально вспыхнул, затрясся весь:
— Кровью таких вот „профессионалов“ и убитых ими людей все дороги в России и залиты — видела, небось, памятные кресты и веночки на обочинах! Он же явно нарывается. Мне это очень не понравилось. Что-то тут не так. У него долгов нет?
— По моим сведениям нет.
— Ну, тогда не знаю. Это конечно его дело, но мне страшновато за тебя и за Ленчика. Ты когда с ним едешь, обязательно пристегивайся и ребенка само собой пристегивай. Он-то ведь наверняка не пристегивается?
— Нет, конечно. Он сказал, что лучше штраф заплатит, чем пристегнется. Он и сигналку от ремней отключил, чтобы не пищала. А мы с Ленчиком обычно ездим на моей машине, а я вожу аккуратно, так что не волнуйся.
— Ладно, доча, не сердись…
К этой теме они больше не возвращались, но настроение папа ей все же испортил. И как сглазил. Через месяц Олег сильно разбился: на скорости въехал под фуру и только чудом остался жив, сломал грудную клетку, обе ноги, челюсть, начисто выбил передние зубы, еще и здорово зажало в машине — насилу вырезали спасатели, срубали крышу. Неделю он лежал в Александровской в реанимации в коме. Она сразу позвонила отцу, думала, что тут же услышит от него „я же тебе говорил“, но Семен Михайлович ничего не сказал, промолчал. А что тут скажешь? Потом спросил, не нужно ли приехать помочь, хоть бы и с ребенком посидеть. Она сказала, что было бы неплохо, если бы отец приехал на своей машине, повозил бы ее по городу, опять же в больницу. Ездить туда с сумками было очень неудобно.
Сама же она была сейчас без своих колес. Полгода назад на работе для разъездов по городу ей выдали новый „форд“. Какое-то время она наслаждалась автомобилем, а потом как-то утром не обнаружила его на своем обычном месте. Естественно, сразу же написала заявление об угоне в милицию, ей ответили, что она получит ответ в положенный срок, кажется две недели, одна ни через две недели, не через месяц никакого ответа она не получила, даже номера дела не получила, что необходимо было для оформления страховки. Пошла в милицию лично сама. Там ей вдруг заявили, что никакой бумаги не поступало, и не было ни угона, ни вообще такой машины. Она настаивала, проводила там по нескольку часов. Фирма, головной офис которой был в Москве, наконец написала жалобу в прокуратуру на отсутствие какой-либо работы по ее делу. Тут же нашлось и заявление и ей даже выдали номер телефона следователя и сказали его фамилию. Она звонила по этому телефону недели две каждый день по многу раз. Телефон был то занят, то просто не брали трубку. Наконец, к ее изумлению, она услышала человеческий голос. Следователь назначил ей срок явки, она пришла, прождала два часа, а он так и не появился. Такие „встречи“ повторялись, наверно, раз пять, пока, наконец, они не встретились уже вживую. Постучала, услышала „Заходи!“ В кабинете сидел сильно пьяный мужик, а на столе перед ним стояла наполовину выпитая бутылка коньяка, а рядом с ней еще и кое-какая скудная закусочка и порезанный лимончик.
— Будешь? — тут же предложил следователь и ей выпить. Она отказалась. Далее процесс, наконец-то сдвинулся с места. Он посадил ее за свой компьютер, в котором находились шаблоны разных заявлений и бланков и стал, попивая коньячок, давать ей указания как и что печатать. Она сама и напечатала себе дело (до этого его и не было вовсе), а под конец он только расписался во всех необходимых бумагах. Весь процесс занял часов пять. Следователь периодически выходил, выпроваживал ее из кабинета в коридор, но потом вновь возвращал в кабинет за компьютер. Машину так и не нашли, но страховку получили.
Среди приобретших новые автомобили даже было распространено такое мнение, что пока за машину не выплачен кредит, ее обычно не угоняют. Будто бы существует негласное соглашение между банками- кредиторами и бандами угонщиков, а в каждой новой машине компания, которая устанавливает сигнализацию, прячет в укромном месте комплект запасных ключей и кодов сигнализации. И как только кредит выплачен, машин тут же и угоняют. А комплект ключей с сигнализацией одни знакомые нашли в своей машине после аварии: он просто вывалился от удара из какого-то потайного места.
Кстати, с женщинами подобные вещи типа полной потери интереса к жизни случаются гораздо реже, может быть, поэтому они и живут дольше, хотя, с другой стороны, у них более часты панические атаки и истерии. Впрочем, одну такую Григорьев хорошо знал. У нее было, в общем-то, все: квартира, муж, дочь- красавица, которая вышла замуж и родила ребенка. Но и у нее как-то прорвалось: „Мне ничего не интересно, и ничего не нужно“. Действительно, вроде бы все есть. Никуда я не хочу: ни в ресторан, ни в клуб, особо и покупать-то ничего не хочется — все и так есть. К внучке она относилась очень хорошо, но спокойно, без фанатизма. Девочка была уж очень шустрая и бойкая, выдержать общение с ней можно было разве что час, не больше. Таких слишком активных детей иногда даже показывают детскому психиатру — такие они непоседливые. С возрастом это обычно проходит. Если с такими детьми попадешь в один рейс в самолете или в поезде, да то, считай, дело труба. К тому же у маленьких детей часто болят уши, и они начинают орать и орут без передыху весь полет. Для подобных случаев на международных рейсах пассажирам выдают затычки в уши, наглазники от света и еще одноразовые носки. Женщине этой было всего-то сорок четыре. Нет, не зря самым тяжелым возрастом считается именно сорок четыре. Перелом к старости. Солнце, достигнув своего зенита, начинает клониться на закат. Это как в природе начало сентября. Люди впервые осознают конечность жизни и понимают, что юность закончилась навсегда. Как раз именно в это время в довольно значимом количестве появляются первые инфаркты.
А бывало и по-другому: люди хорошо приспосабливались к каждому периоду жизни. Пример — одноклассница, в которую Григорьев был в классе шестом даже влюблен. Звали ее Танечка Жулина. В ранней юности она была вечно в кого-то влюбленная романтичная красавица, настоящая Джульетта („В жизни главное — любовь!“), потом в восемнадцать лет выскочила замуж и тут же включилась в роль образцовой жены, а вскоре — и матери („главное в жизни — семья и дети“). Нынче так же быстро она переключилась и на роль бабушки, словно поезд, переведенный шелчком стрелки на другие пути. Теперь старость ей была уже не страшна. Кроме того, она была очень легкий в общении человек. С ней было всегда приятно общаться. Рыжая, немного полная, всегда веселая. И все ей нравилось, все ей подходило, поэтому все ее и любили. А проблемных людей не любит никто, поэтому-то у американцев на морде и стоит постоянно, как приклеенный, оскал: „Все у меня хорошо! Пошли вы все на хер!“
Иногда изменения при переходе во взрослую жизнь случаются слишком резкие. Сегодня еще дитя, а завтра — вдруг взрослая женщина, тетка. На примере Олечки Агаповой, на которой Григорьев вполне мог даже жениться, это выглядело наиболее показательно и жутковато. В юности она представляла собой что- то одухотворенное вроде Наташи Ростовой. Потом эта девочка-цветочек Олечка стремительно вышла замуж и вскоре родила ребенка. Ольгиного мужа Григорьев видел лишь как-то раз мельком со стороны: они промчались куда-то мимо Григорьева в „Гостином Дворе“ в столпотворении перед самым Новым годом. Муж ее был в очках с очень толстыми стеклами и в допотопной шапке-ушанке и напоминал старшего научного
