За кошек мы всегда переживали, и к таким блюдам лихих парней не притрагивались. А с 1981 года вообще исключили из рациона любую мясную пищу.
Сложно писать о поэтах. Часто думаю, почему Байрон любил как женщину свою сестру, когда многие и многие представительницы прекрасного пола готовы были отдать ему себя и свою жизнь. Почему Саша Блок отказал в плотской любви своей любимой жене и посещал продажных женщин? Почему человек вполне атеистических убеждений поэт Ф. Сологуб, после самоубийства своей жены Чеботаревской, вдруг погрузился в глубокий мистицизм и, не выходя из своей комнаты, занимался математическими вычислениями для доказательства существования «иного мира». Доказал для себя возможность «загробного мира» и только после этого смог жить дальше. Рассказ о душевном дуализме творцов можно было бы продолжить и написать об этом отдельную книжку.
Уже в ранних рассказах Юры проскальзывает ощущение этой своей двойственности («Плавание Магдалины», «Евангелие от одиночества»), а потом оно прогрессирует, расцветает в «Парашютистах» и «Блюзе».
Юрий Морозов торопился жить, словно знал, что отпущено ему не так много — 58 лет. Это мало по нынешним меркам продолжительности жизни. «В России надо жить долго, чтобы что-то успеть», — писал К. Чуковский.
Не помню таких дней, когда Юра был бы занят только обыденными житейскими заботами. Записная книжка и ручка всегда были во внутреннем кармане его куртки. Дома — гитара, прослушивание нового, запись набросков. Развлечения, балдежи… были, конечно, но всегда с подспудным ощущением напрасно потраченного времени.
14. Деньги и слава
Деньги слава — это то, чего было бесконечно мало в жизни Юрия Морозова.
«Успех сбивал с толку. Тогда я ещё не знал, что успех может быть позорнее поражения и есть поражения, которые стоят многих побед», — эти слова Жана Кокто очень глубоки, на мой взгляд. Юра сторонился именно такого успеха, который «позорнее поражения». И для него это не было позой. Просто он не продавался.
Вспоминаются и слова Г. Флобера, которые он, учитель Ги де Мопассана, не раз повторял своему ученику: «Для художника существует одно лишь правило: жертвовать всем ради искусства. Жизнь должна расцениваться им как средство, не более…»
Юра создал и записал столько прекрасной музыки не потому, что хотел кого-то поразить или добиться славы Джона Леннона или Майкла Джексона (мечты эти были бы и нереальной глупостью в той стране и в то время, когда он творил), а потому, что музыка жила в нём, она звучала, он слышал её и торопился записать.
Я неоднократно была свидетельницей того, как он делал музыкальные наброски. Случалось, что я уже легла спать, и вдруг раздавались издалека тихие гитарные переборы, словно в моём сне. В комнате темно, а за закрытой на кухню дверью Юра сидит на диване, играет, даже напевает что-то, отбивая ритм босой ногой. Смотрю на него через стекло двери. Он спрашивает: «Что, разбудил?» Отвечаю: «Нет, я туда…» «А…» Ложусь снова в постель. Он возвращается через некоторое время, ставит по пути гитару на место. Рано утром срочно записывает родившийся набросок. Слова многих песен получались сразу, а некоторые долго не складывались. Слова к песне «Когда я вижу, ты проходишь мимо лёгкими шагами» написала я по Юриному заданию. Ему мои слова понравились — они легли на музыку. В дальнейшем появился целый альбом на мои стихи «Мир иной». Увлечение древней китайской поэзией также вылилось в диск, на котором есть отрезок, где я читаю, а Юра импровизирует на акустической гитаре.
Юра сторонился пустой славы. «Увольте меня от ленивых шедевров», — так писал Сальвадор Дали, признавая лишь высокий профессионализм и мастерство.
Я не верю в коллективное творчество. Это всегда искажение задумки лидера, ведущего за собой. Может быть, поэтому все коллективы в итоге распадаются на части, начинающие функционировать самостоятельно.
Юрий Морозов был предельным индивидуалистом в творчестве. Он мог, конечно, попросить хорошего музыканта сыграть так-то и то-то в его вещи. Но это было осуществлением его мысли, его аранжировки. Юра как-то всегда чувствовал, что можно, что хорошо ввести в произведение. А что стоит убрать. Например, он просил в некоторых акварелях к песням исключить сочетание красного и жёлтого цветов. В моих картинах Юра сразу подмечал ошибки в пропорциях и перспективе. Но ему нравились мои неожиданные находки переливов светлых тонов на небесах и в водных пространствах. Порою сами собой возникали фантастические фигуры. Тени. И я сама не знала, что это такое — то ли люди, то ли призраки, то ли звери или нечто среднее между ними. Так случилось при рисовании обложки для «Свадьбы кретинов», которая возникла спонтанно и понравилась автору. И я повторяла её неоднократно в разном масштабе, в том числе и для «Подземного блюза». Картинки профессиональных художников часто не удовлетворяли Юру из-за стереотипного подхода и композиционного решения.
Много пришлось поработать над обложками альбомов «Бердичев трансфер», «Последний пулемётчик». Писать шрифтами я никогда не умела. Но пришлось выполнять и такие задания. Например, делать надпись для винилового диска «Странник голубой звезды» с лёгким намёком на готику. Я вычерчивала каждую букву, вымеряла все расстояния и величины. Нынче, когда есть компьютерная графика, такое занятие покажется диким. Но тем не менее художников обучают «шрифту». Они могут также изобретать свои.
Я благодарна Юре за то, что он проникся моими стихами и создал диск «Мир иной». Вышло монументально, особенно «Сезон отчуждения», «На сердце грустно», «Дверь», а до этого диска была песня «Когда-то ветер», затем «Золотой паук». Тоже на мои стихи.
Словно музыка с небес звучит диск «Джаз ночью». И каждый раз я словно знаю, что Юра где-то совсем рядом!
Теперь спущусь на землю и расскажу о деньгах. Их у нас по-настоящему никогда не было. После окончания института я работала в лаборатории Высшей нервной деятельности детей и подростков. Получала сначала 70 рублей, а потом 90 (до 1975 года). Первый год в Питере Юра был инженером на Ленинградском металлическом заводе, а с 1972 — на Ленинградской студии грамзаписи «Мелодия». И тоже получал 110–120 рублей. Но на студии у них бывали квартальные премии, на которые он смог купить магнитофоны — сначала «Юпитер», потом «Астру». Летом нам удавалось съездить в Карабах в Крыму.
Когда в 1974-75 годах Юра служил в армии после окончания Политеха, я сдавала в комиссионные магазины свою одежду, продавала книги, чтобы собрать денег для поездки в Долгопрудный под Москвой, где он служил. Хотелось что-то послать ему, привезти, хотя он упорно отказывался.
Мы довольно спокойно относились к нашей нищете, потому что жили другими интересами в измерении искусства, философии и любви. Была общность взглядов на мир и людей и на деньги тоже. Это, конечно, 70-е и первая половина 80-х. Потом стало иначе.
Долго наша маленькая квартира на шоссе Революции была спасительной гаванью. И когда-то казалась раем для нас, несмотря на грохочущий за окном транспорт.
Во второй половине 80-х, может быть, ощущая чудовищную скорость времени, Юра захотел приблизить своё творчество к людям. Ведь всё-таки мы творим не только для себя! В 1988 году ему исполнилось сорок лет. Он решил начать ездить на гастроли по стране. Это были поездки с «ДДТ», с Виктором Михеевым, с группой «Паутина», с А. Бровко. И наконец, какая-то шальная волна прибила его к группе «Чиж & Со», впрочем, у этих музыкантов он работал звукорежиссёром. Гастролируя, Юра особой популярности не приобрёл. Его музыка не предназначалась широким массам. Звукорежиссёрствуя у Чижа, что-то заработать он смог. Однако то, что заработал, отдал матери, которая надумала переехать из Владикавказа в г. Королёв под Москвой, где живёт её сестра с мужем.
Со второй половины 80-х музыка Юрия Морозова изменилась. Это профессиональная работа зрелого мастера, но в ней много грусти и даже злости по отношению к обществу, в котором ему приходилось жить.
