навалило.
— А вечером?
— Вечером я приехала, — Вера взглянула на Степанова. — Мы вместе на пруд за утками ходили.
— Ночью я спал, такая, знаете ли, вредная привычка, — безмятежным голосом сказал Першин.
— Необходимо письменно закрепить ваши показания, — официально произнес следователь. — Придется проехать с нами. Вам, Вера Владимировна, тоже.
Вера пожала плечами и пошла переодеваться.
Степанов стоял на крыльце и злился. Похоже, придется искать другого подозреваемого, а так все хорошо складывалось… Убитый — москвич, этот гусь тоже из столицы. Ясное дело, прикатили сюда отношения выяснять. Правда, Доронькин тоже утром появился…
Так, так, следователь барабанил пальцами по перилам, его взгляд упал на яблоню, усыпанную плодами. Действительно, урожай у бабки великолепный, а у его тещи ни хрена в этом году не уродилось, тля цветки пожрала. Теща только строит из себя знающего садовода, как же, Тимирязевскую сельскохозяйственную академию закончила. Опрыскала все какой-то дрянью, последние завязи, те, что тля сожрать не успела, отвалились. Учит всех жить, а на деле неграмотная бабка лучше ученой дамы во всем разбирается.
Степанов вздохнул. С этим Доронькиным тоже ещё разбираться предстоит. Время смерти Шигина пока точно не выяснено, экспертиза нужна. А при желании этот вежливый автомобилист вполне мог оставить в укромном местечке машину, встретиться с Шигиным на Выселках, и… Правда, он утверждает, что гаишник его на Можайском шоссе засек. Ну, это ещё проверить надо, сказать что хочешь можно.
На крыльце появилась Вера в нарядном платье.
— Вера Владимировна, скажите пожалуйста, — Стапанов замялся, — кем вам приходится Першин.
— Это имеет какое-то отношение к происшедшему?
— Да нет, я так спросил.
— Николай — сын подруги покойной матери и мой хороший знакомый.
— Жених, — уточнил внезапно появившийся Николай.
Вера покраснела, но смолчала.
— Яблочком вот вас хочу своим угостить. — Бабка Матрена, пыхтя, тащила корзину яблок. — Штрихель его, что ль, называют. Вкусные!
— Да не надо, — стал отказываться Степанов.
— Берите, а то бабушка обидится, что не уважили человека. Вон их сколько, целый сад. Дочку угостите.
— Какой там, угостите, — вздохнул следователь. — Домой-то я только к ночи приеду.
Второй сюрприз поджидал Степанова, когда они подошли к машине.
На деревенской улице собралась толпа.
Верховодили всеми Петровна и бабка Дарья, которая пришла к ней в гости.
— Слава те, Господи, — говорила бабка Дарья. — Начальство само к нам пожаловало.
— Что случилось? — остановился Степанов.
— А то и случилось, что жизни никакой от этого паразита нет, — загалдели старухи.
Колька заметил среди них Мишку Шатуна с палочкой, который стоял немного в стороне и с интересом наблюдал за происходящим.
— Ленька Лоскут потворствует ворюгам. То у одного из огорода все повыметут, то у другого, а он хоть бы почесался. Деньги-то, небось, от государства получает, рожу наел.
— У меня нонче урожай лука сняли. В город ездила жаловаться, так разве найдешь на него, окаянного, управу? — громче всех кричала звонким пронзительным голосом бабка Дарья.
— Какой Лоскут? — спросил следователь прокуратуры, обалдевший от криков. Кто это? — обернулся он к Вере.
— Прозвище местного участкового, — скрывая улыбку, ответила она.
Степанову, впервые заехавшему в это забытое Богом место, выложили все: про украденные перцы, про уведенного и пропитого на месте барашка, про снятую с грядок клубнику, которую «поди-ка ты, вырости», и про многое другое.
— Забор у Ведеркиных кто вырезал и братьям Панкратовым снес? — голосила бабка Дарья. — Дел ни на кого не заводит. Все — иди, да иди… Сам — первый заворуй в поселке.
— Надо, бабы, заявление писать. Главное, чтобы бумага была, — несколько раз повторила Петровна.
— Самогонку с утра до ночи хлещет…
При слове «самогон» мужское население оживилось, но, в целом, старух поддержало.
— Менять пора участкового, а то и прихватить за темные делишки, совсем совесть потерял.
Степанов пообещал разобраться и предложение с заявлением поддержал. Всю дорогу до Родоманова он сидел в машине красный, как рак.
— Доконали меня ваши старухи, — пожаловался он и поморщился: — Если подтвердится все, о чем они говорили, то… — Следователь покачал головой. — Скверно!
Когда Николай, подписав свои показания, вышел из общественного пункта милиции, который находился в одноэтажном облупленном флигельке, рядом с новым зданием поселковой администрации, он наткнулся на Доронькина.
— Славик?
Доронькин изобразил на лице удивление и приветливую улыбку:
— О-о, какие люди, а я и не знал, — начал было он, но Николай прервал его.
— Отойдем, поговорить надо.
Они сели на давно не крашенную лавку, стоявшую неподалеку от флигеля.
— Тебе Шигин говорил про икону? — без предисловия начал Першин.
— Какую икону?
— Не дури.
— Не понимаю, о чем речь, — нагло прищурился Славик и положил ногу на ногу.
— Номер не пройдет, — спокойно сказал Колька.
— Какой номер?
— Еще раз повторяю, не дури и не хами. Ты думаешь, чем больше хамишь, тем больше с тобой считаются.
— Какая икона? — повысил голос Доронькин и оглянулся.
— Николая Угодника, которую по твоей наводке выкрала Ленка Мартынова.
— Ну, знаешь ли, не вешай на меня всех собак. С Мартыновой сам разбирайся. — Славик хотел произнести эти слова спокойно, но его лицо перекосило от злобы.
— Вижу, ты меня понял, тем лучше.
— Не видал я в глаза никакой иконы! — заорал Доронькин.
Першин вздохнул и поднялся.
— В общем так, приятель, не вернешь Угодника, несу заявление в милицию.
— Испугал! — хмыкнул Славик, пытаясь переломить ситуацию. — Иди хоть в прокуратуру.
— Прокуратура смертью Шигина занимается.
— Вот именно! Меня здесь не было, не знаю, что вы не поделили. — Его бегающие глаза говорили о том, что он пытается найти выход из сложившегося положения.
— Я тоже не знаю, потому что с Костей в Родоманове не встречался. И не я его сюда засылал.
— Кто тебе поверит?
— Поверили, — Колька кивнул на ветхий флигелек. — И, как видишь, отпустили с миром. Так где икона? Ты меня хорошо знаешь, я не шучу.
Доронькин судорожно соображал, как быть. Тюфяк-то Першин тюфяк, но если разозлится… Тогда уже с ним не договоришься. Он упрямый, как китаец.
— Не знаю, — буркнул он.
— То есть как? — не понял Николай.
— Правда, не знаю. — Доронькин прерывисто вздохнул. — Мой грех, я эту сучку к тебе заслал, пока мы в преф дулись, а она исчезла. Ни Ленки, ни иконы. Чем хочешь могу поклясться. Не брал!
К скамейке направлялась вышедшая из флигелька Вера.
— В общем, так: возвращаешь Николая Угодника, и я забываю про твое участие в краже.
— Ну не могу я эту стерву найти, пойми!
— Постарайся, ты мужик с головой, время ещё есть…
Доронькина перекосило от этих слов. Першин, как ни в чем не бывало, взял Веру под руку и повел прочь.
— Да, ещё один вопрос, — обернулся Колька. — Зачем вы с Костылем план у меня выкрали?
— Какой план? — искренне удивился Славик. — Не брал я никакого плана.
— Да ладно тебе… — махнул рукой Николай. — Теперь-то зачем юлить?
Они с Верой отошли по приличное расстояние, а Доронькин продолжал сидеть на лавке и бормотать:
— Про какой план он говорил?
Очень хотелось броситься за Першиным, догнать его и спросить, что тот имел в виду? Нехорошее подозрение, как змея, медленно заползало в душу: неужели Костыль обманул его, решил скрыть козыря… Ох, и поганое же дело! Каждый норовит крапленую колоду подсунуть, фальшивыми картами сыграть.
Яснее ясного, Ленку Мартынову надо из-под земли достать. Першин не пошутил насчет ментовки, а прищучат за икону, такого нароют — мама родная! — небо с овчинку покажется. Главное, найти эту сучонку, если даже она скинула икону, наведет на неё Кольку, пусть сам разбирается.
Словно в насмешку вспомнилась сейчас его любимая поговорка, что свою взятку он всегда возьмет. Как же, держи карман… Не потащили бы вместе с этой взяткой к следователю. Крепко, крепко его подперли…
Глава 24
— Коля, о какой иконе шла речь? — спросила Вера, услышав конец разговора.
— Доронькин выкрал у меня Николая Угодника.
— Как, — изумилась Вера, — и ты никуда не заявил?
— А что толку, думаешь, найдут? Славик — делец, он понимает один разговор: ты — мне, я — тебе. Припугнул его, не вернет, обращусь в милицию.
Вера расстроилась.
— Это очень ценная икона, намоленная, помнишь, и моя мама про то же говорила.
— Знаю, — вздохнул Колька. — Я просто обязан отыскать её. В память о матери и бабушке. — Он сжал кулаки. — Представляешь, давно клянчил: продай да продай, я отказался наотрез, так он что устроил… И главное, чужими руками, гнида!
Пройдя поселковую улицу до конца, они вышли на дорожку, которая вела к Степаникам.
Вдруг Вера остановилась и взглянула на него.
— Скажи пожалуйста, а почему ляпнул следователю, что ты… — она замялась, — мой жених?
— Фу, как выражаешься, а ещё учитель русского языка и литературы.
— Если это шутка, то очень глупая, — не приняла его тона Вера.
Она кусала губы, чтобы не заплакать.
— Это не шутка, — тихо сказал Колька и взял её за руку.
— Ты… — она вырвала
