— Вместе с оператором? Килограмм 150.
— Значит, терминаторов нам можно не бояться. Ты же говоришь, предел — тридцать кило. Бояться надо лилипута-смертника. Алиса даже не улыбнулась. Сказала серьёзно:
— Возможно. Может быть, он будет не один. И они уже могут быть здесь.
— Погоди, ты же говоришь, что должна была попасть в тридцать пятый, так? И они ведь могут попасть чёрт-те куда. Если вообще их отправят. Они же не знают, где ты?
— Нельзя исключать, что они узнают, куда и в какое время я попала. Я наверняка так или иначе вскоре засвечусь.
— А ты где должна была появиться?
— Предполагали, что где-то под Новосибом.
— Он на линии заброса?
— Да. В секторе. Я принёс изрисованный фломастерами глобус. Пацаны мои в своё время получили по ушам. Хоть бы карандашами рисовали. Как я. Я протянул Алисе простой карандаш.
— Где примерно ваш городок? Алиса ткнула карандашом рядом с Москвой. Километров за двести к северо-востоку. Я провёл черту от этой точки к Новосибу. А потом другую, к нам, на юг Байкала. Почти параллельно.
— Интересно, — сказал я. — Ты улетела вдвое дальше, чем по расчёту, да? Но ближе по времени.
— Там что-то связано с движением планет, процессией оси, и много ещё факторов. В случаях с собаками у них все расчёты сходились. А тут… я не знаю…
— Ну, раз ты здесь, расскажи хоть, почему у вас там всё так хреново вышло.
— Я так-то… немного знаю. Мы в Зоопарке жили, как в другом мире. То, что было за периметром, нас почти не касалось. В зоопарке были научные институты и экспериментальные цеха. Там разрабатывали много разных новых штуковин. Например, наноткани для экстремальных условий — у меня комбез из такой. Греет, не промокает, и не марается. Те же экзоскелеты — для медиков и для военных. Сверхпроводники, электронику на их основе. У меня спутник «сделано в зоопарке», проц восемь на семь.
— То есть?
— Восемь ядер по семь гигов… Памяти — 40 тер.
— Терабайт?!
— Ага. С речевым и всё такое. Только все почти наработки шли в долгий ящик. В производство их не пускали. Бизнес, выгоднее было за бугром ширпотреб закупать. Зоопарк, как мне сказали, последние годы держался только на энтузиастах. Которые работали за гроши, и не хотели сваливать на Запад. Начальство получало гранты, бонусы, пилило их, и жило припеваючи. На большую науку денег не давали, временщиков официально даже разогнали за убыточность, но они нашли выход. Они стали работать… в общем, под видом других исследований. Изотопы, сверхчистые материалы, то есть то, что обещает сразу готовый товар. И создали опытную Машину.
— А ты как к ним попала?
— У меня папа с ними дружил. Исследовательский центр был общий на три института Пока начальство получало из бюджета деньги под исследования, нас не трогали. А потом денег не стало, в зоопарке год зарплату не платили.
— Вообще?!
— Ну да, только иногда привозили продукты — под зарплату. Втридорога.
— Как в девяностых. Знакомо. Только тогда у нас зарплату раз в два-три месяца, но давали. Зато все кинулись картошку сажать.
— Вот-вот. У нас там у многих давно уже были участки, а тут вообще все стали огородниками. Мы, считай почти до последнего нормально жили. Картошку на огородах бичи не копали, урожай не снимали с грядок. А за забором на дачах то и дело были перестрелки. У нас-то не было никаких бомжей и хулиганов… пока не сняли периметр.
— А почему его сняли?
— Ракетчиков расформировали, по договору о сокращении ПВО России. Как сняли периметр, так и началось. Мародёры приезжали десятками, на грузовиках. Крушили лаборатории. Одни вывозили оборудование, другие тупо добывали цветмет. И просто шпаны понаехало. На улицу опасно было выйти. Убивали чуть ли не каждый день. Наши не сразу спохватились. Только когда кого-то из оружейников вместе с семьёй убили, собрали отряд самообороны. Вооружили всех лазерными шокерами, броники раздали. А эти стали сначала стрелять, потом карманы выворачивать. А наши тогда снарядили три экзоскелета, правда пулемет был один на троих. И прочесали городок. Разогнали колонну мародёров, машин пять. Набрали целый подвал гопников и бомжей. Семерых завалили, кто стрелять начинал. Всё засняли на видео, полицаев вызвали. Бичей полицаи отпустили почти сразу. А вот операторов загребли. И дружинников многих. Правда, набегов после ещё не было. Видно слух пошёл о Терминаторах. Забоялись. А потом… потом приехали следаки и покупатели. Причём почему-то сразу.
— Какие покупатели?
— Амеры, японцы, англичане. Многим сначала ставили условие — или идёшь работать к нам, или идёшь под следствие. А потом стали просто увозить. Когда мама с собеседования не вернулась, папа сказал — бежим в бункер. И мы сбежали к временщикам. Мы там как раз перед этим собак запускали. А временщики готовили следующий запуск. Собирался пойти э-э… Петрович.
— Он что, тридцать килограмм весил? Лилипут?
— Нет. Он просто был очень мелкий и тощий. Сорок три кило. Его уже пытались забросить в прошлое, хоть на полчасика. Чуть машину не сожгли. Но он собирался для переброса ампутировать себе ноги.
— Ни хрена себе! И что бы он там делал, безногий? Пропал бы ни за грош, в ста метрах от дороги!
— А другого варианта у них не было. Но времени на операцию уже не было. Это же месяц надо, наверное. А тут того и гляди — завтра придут. И доктора в бункере тоже не было. Петрович хотел пробраться в другой корпус, и там лазером ноги себе и отрезать. Представляешь, говорит что хоть коматозного, но отправляйте? Тогда вызвалась я, пойти в прошлое. А временщики и сказали: «Мы, мол, думали, что Петрович будет „Алисой“, да видимо, судьба тебе Алисой быть». Меня ведь все и так Алисой кличут… звали, то есть. Даже учителя в школе, иногда.
— Ты тоже восемь языков знаешь?
— Смеёшься?
— Шучу…
— На самом деле она больше знает. А я — только английский. Школа в зоопарке была английская. Значит, когда мы в бункер ушли, временщики копили заряд, энергию для переброса. Зоопарк ведь и так то и дело отключали от электричества, а тут и вовсе ЛЭП отрубили. А в лаборатории был свой генератор. Неделю я готовилась, учила историю, политику тридцатых, матчасть и всё прочее. Если вдруг спутники потеряю, чтоб на словах объяснить. Четыре килограмма скинула. Они хотели ещё день генератор покрутить, но с поста передали, что пришли полицаи. Мы видели их через скрытые камеры. Они не просто пришли, они искали бункер. А в бункер было два входа — грузовой лифт и обычный. Мы сначала открыли баллоны со смолопластом в тамбурах. Это пена, вроде монтажной, для заделки пробоин в кораблях. Застывает даже под водой. Тамбура запечатались. Полицаи как это увидели, вызвали штурмовиков. Штурмовики подскочили сразу, амерские, если мы не ошиблись. Эти стали взрывать стены и перекрытия. Наши тогда пустили смолопласт в шахты лифтов, весь, сколько было. Запечатали их на несколько метров. Чтобы штурмовиков задержать. А мне сказали: «Иди»… По щекам Алисы катились слёзы. Видеть это было невыносимо. И слушать, что она говорит — тоже. Я отвернулся к окну. Подкрадывался серый вечер, приглушая и без того бледные пасмурные краски. Алиса уткнулась лицом в рукав, и беззвучно плакала. Я молчал. Утешить мне её было нечем. Но через пару минут я не выдержал, испросил:
— А почему штурмовики были американские?
— А какие же ещё? — зло отозвалась Алиса. — Оккупанты хреновы…
— В каком смысле?
— В прямом. У нас же после войны — интеграционный режим, по-русски говоря — оккупация.
— После какой войны? — меня словно током прошибло. Гопники и бомжи — это давно привычно. Как и мародёры с рейдерами. Но тут…
— После китайской… А-а, ты же и этого тоже не знаешь.
