балаганы, панорама большая и тому подобные увеселения, где, видно, еще больше народа. В зоологический сад заходили и мы и видели там даже тигра, со скуки ужасно рыкающего. В саду из растений и трав устроены разные картинки в миньятюрп; вот, например, устроен как бы дикий лес, на холмике три охотника стараются покончить с диким разъяренным тигром. И это все весьма живо и хорошо. Много тут восточной фантазии и изобретательности.
Богослужение у нас пока совершается не совсем исправно, именно в отношении устава, так как переведено только самое необходимое, да, кроме того, японцы, как не слыхавшие и не видавшие никакого образца богослужения, еще не умеют петь хорошо и не скоро привыкают к пению, так как и вообще к этому они не совсем способны. Все-таки бдение и литургия продолжаются по два и более часов. После бдения непременно проповедует какой-либо катехизатор, а за литургией проповедует или священник, или диакон, или учитель. Преосвященный предварительно сам прочитывает и исправляет всякую проповедь. Жаль, что народ мало ходит на богослужение, особенно в праздничные дни, кроме воскресенья; но это, конечно, объясняется тем, что большинство наших христиан все небогатые
люди, а большей частью работают или торгуют от хозяина, и поэтому должны работать и в праздник, чтобы не лишиться куска хлеба. Зато у них бывают в разные дни симбокукваи, или религиозные собрания, на которых решаются разные вопросы приходские, отправляется богослужение, предлагается поучение и ведется общая беседа. Таковые симбокукваи, конечно, очень поддерживают и могут поддерживать приходскую жизнь, только бы они были под хорошим водительством, чтобы не обратились в пустое собрание праздных людей, а если и не праздных, то толкующих совсем не о должных и не важных предметах. Преосвященный служит обязательно всякий праздник, а проповедь предоставил японцам, только руководя ими.
На другой день после нашего приезда (третий день Рождества Христова) после литургии он захотел отслужить Господу Богу благодарственный о нашем благополучном прибытии молебен, перед которым обратился к стоявшим ученикам и ученицам и богомольцам с кратким словом и кратко познакомил их с нами — как будущими своими помощниками. Так мы совсем водворены были на новом месте. Ученицы по случаю нашего приезда испросили устроить симбокуквай, на который и пригласили нас, на что, конечно, пришлось дать по 5 иен. Было приготовлено всем некоторое угощение из разных фруктов, сластей и чаю. Сначала сказала весьма красивую речь одна из учительниц, объясняя причину сего праздничного и радостного симбокуквая, а потом говорили ученицы (до 4-х), из которых одна говорила: теперь все жалуются и указывают на то, что нравственность в нашем Отечестве очень упала, что и справедливо, поднять народную жизнь может только христианство, но чтобы это было, для этого нужны деятели, а таковые вот теперь и приехали к нам. Говорили все очень бойко, по заученному, хотя местами и путались. Я, конечно, ничего еще не понимал, но наслаждался поразительной внешней гармонией, с какой по- японски говорят умеющие говорить: речь льется плавно, раздельно, как будто оратор играет на клавишах, со-
размеренных заранее, а не языком говорит косным. Просидели мы на симбокуквае часа два и потом ушли, провожаемые радушием начальства и учениц школы, весьма обрадованных нашим к ним визитом. А ученики семинарии, как более бойкие, сообразили устроить по тому же поводу симбокуквай не на святках, а уже во время занятий; и вот в первый же день занятий они устроили это, и Преосвященный разошелся и разрешил, вообще не податливый на таковые манкировки школы. Ученики говорили весьма много, но совсем не хорошо, и главное — мало церковного, ближайшего к цели их семинарии духа. По японскому обыкновению, забирались зачем-то в политику и говорили о войнах и слышаниях брани, а потом переходили к нам. Но все это было как бы больше, а пожалуй и единственно, чесанием языка и выказательством перед товарищами. Один даже прочитал обращение к нам по-русски, в котором высказал, что мы, конечно, будем носителями того христианского духа, который желаем передать японцам. В заключение веселья, наконец, устроили какую-то шуточную лотерею с загадками и отгадками, а певчие пели разные церковные и японские народные песнопения. И там мы просидели часа два.
В понедельник 12/24 января изъявили желание быть у нас для знакомства и беседы катехизаторы другой токийской нашей церкви, состоящие под ведением священников П. и А. Савабе. Их шесть человек. Они усердно занимаются проповедью, одни успевая для верующих, другие — для язычников, третьи вообще в деле проповеди. По воскресеньям у них устраиваются собрания отдельных приходов в доме их катехизатора; там и устраивается симбокуквай, то есть говорильное и проповедническое собрание. Иногда собрания бывают и в других домах. Священник А. Савабе доволен своими помощниками — катехизаторами.
В праздник Крещения Господня священник Феодор Ницума совершил таинство крещение над двумя семействами из семи душ: два мужчины, две женщины, один мальчик и две девочки. Это один полицейский; он был поставлен сторожить наш храм и здание миссии от уличных ребятишек, часто камнями бьющих стекла в окнах, а потом и сам пришел слушать проповедь о Христе и был наставлен отцом Феодором и крестился уже всем своим семейством; судьбы другого семейства крестившихся не знаю. Я был на совершении таинства (перед литургией с 8 часов). Лица у всех крестившихся взрослых были очень благоговейные. Все они вместе с восприемниками читали положенные молитвословия и слова таинства по книжкам. На литургии в первый раз епископ причастил их Святых Таин, внушительно прочитавши с ними молитву «Верую, Господи»…
Преосвященный много с нами беседовал и много времени уделял нам, обыкновенно занятый делом (он поздно ложится спать, а раньше всех встает и усиленно работает или за переводами, или за чтением книг, журналов и газет, или за чтением и писанием писем и тому подобным. У него весь день совершенно занят, и без дела по миссии он как будто и не бывает). Он много говорил о том, как нужно вести здесь дело проповеди, как следует воодушевляться и других воодушевлять на это дело, как нужно во все вникать здесь и ко всему прилагать свою руку; говорил о том, что не нужно иметь в виду никаких временных расчетов для миссии, то есть мы не для России, не для Японии пришли, а делаем дело Христово, и поэтому не нужно ничего бояться, если идем по линии. Может быть, будет война между Россией и Японией; и тогда не нужно уходить отсюда, ибо иначе все разрушат здесь. Он рассказал и свою историю — как он сделался миссионером на Дальнем Востоке. Расскажу приблизительно его словами.
«Очень жаль, что у нас не было, да и нет пока живого органа, знакомящего с делами миссионерства, так что теперь в миссию идут люди и хорошие только случайно, совершенно случайно узнав как-нибудь об этом церковном деле. У меня, например, в первый раз этот вопрос возник совершенно мимоходом. Когда я еще был в 4-м классе семинарии, один преподаватель сказал, что его товарищ отец Аввакум едет священником при нашем консульстве в Пекин. По этому поводу у меня сразу возник вопрос: «Ах, вот еще какое место: интересно, а нельзя ли как-нибудь туда попасть, то есть в те страны?» Но это так и было позабыто, потом совсем и вопроса больше долго не возникало. Потом уже в академии, когда мы на курсе читали Обломова, у меня клубом роились мысли о том, что мы все — русские весьма склонны к этой обломовщине, и в обычной жизни из нее как будто уж и не выберешься, — так она и насядет на тебя. Поэтому что-нибудь одно: или исполнение идеала высоты, вообще всего, что для меня представляется высоким, и в таком случае — порвать всякие связи с обычною сутолокою и бессодержательностью семейной и хозяйственной жизни или, напротив, — идти обычною колеею семейной жизни и тогда, конечно, придется позабыть всякие идеалы. Так я тогда рассуждал. Такова моя односторонняя натура всегда была: что-нибудь одно из двух или многих вообще. Но и эти мысли тоже были, конечно, забыты, то есть исчезла рельефность их в приложении к данным обстоятельствам. Третий толчок к одному и тому же был много спустя: лежал я в больнице и читал в «Русском Вестнике» разбор книги Головина о Японии. Вот тогда-то я уже яснее задал себе вопрос: попасть бы туда как-нибудь?! Подумал, подумал, но среди обычных потом студенческих дел тоже и это позабыл. И только уже на третьем курсе был последний и решительный толчок. Я был старшим в одном из номеров младшего курса; там я и занимался. Вот однажды иду я оттуда в свой номер товарищеский, а он был соседним; а ходил я, как и теперь, как и все я вообще делаю, быстро. А тогда-то я это проделывал еще быстрее. Полы у нас натерты воском, и поэтому я для быстроты не ходил, а обыкновенно катался на подошвах по полу от номера до номера; иногда налетишь таким-то образом на кого-либо, сядешь ему на плечи, повалишь на пол, поваленный ругается, а ты себе летишь дальше; только один студент был сильнее меня, и поэтому когда так-то налечу на него, то обыкновенно роли переменялись: он схватывал меня и валил на пол. И из-за стола после обеда и ужина я тоже весьма быстро уходил и потом катился в номер. Так вот и в тот раз: вкатываюсь в свой номер, наваливаюсь на стол, а на
