Новый мир. № 7, 2000

внутреннему и потустороннему — Эросу, тому, что вожделеет и воплощает чувственное…

Цветаева — не святая, а дочь стихий. Святой только Рильке. Цветаева «отвергает ложное, еще не зная истинного». Пространное эссе «Огонь и пепел» посвящено обзору этапов духовного пути и различению духов в творчестве поэтессы. Здесь есть и билет, возвращаемый Творцу, и «многобожие поэта», и тел б а вместо душ, и атрофия совести в искусстве, и ответственность искусства перед совестью. В отличие, скажем, от наблюдений Иосифа Бродского «Об одном стихотворении» (о «Новогоднем»), ставящего во главу угла поэтику, Миркина идет «путем души». И склоняется в утешительную сторону: «Неутолимое, вечное недовольство собой. Она не была безгрешной. Нет, не была. И снисхождения не просила. Но огонь, сжигавший грех, никогда не угасал в ней».

…Миркина — из числа тех, быть может, уже совсем немногочисленных энтузиастов поэзии, которые полагают ее главным зримым и слышимым присутствием незримого.

Поэзия… Она и есть
Та самая благая весть,
Та весть о Благе, весть о Боге,
Которая слышна немногим.
Она и есть тот самый Дух,
Которым этот мир набух,
Как почка вешняя… Вот-вот
Проглянет новый небосвод,
Как лист из почки. Здесь, теперь, —
Лишь только до конца поверь
Поэзии, а не глазам
Своим, так часто лгущим нам.

Ей незачем предаваться формальным изыскам, ибо она по определению не формирует, а лишь повторяет и транслирует открывающееся через нее содержание, образ. (Я ничего не творю от себя, / Я повторяю.) Форма здесь может быть истолкована более широко — как овладение содержанием через духовный рост личности. Высокое искусство, поэзия не есть нарочитая форма, но проступающее через личность божественное содержание. Прежде всего поэт у нее — Бог: от Него — и самый источник вдохновения (ни в коем разе не люциферианский).

Поэзия есть тайный лад,
Согласие души и Бога.
Наш Бог — поэт. И в райский сад
Войти одни поэты могут,
Согласные с творящей волей,
Как с ветром вал и с небом — поле.
А тот, нарушивший запрет
Живого Бога, — не поэт.

«Мои затишья» — не иллюстративное дополнение к выкладкам эссеиста, а самостоятельное поэтическое творчество. Но, разумеется, единство творческой личности очень чувствуется. Я сличил «Затишья» с доступными мне по публикации в журнале «Русское богатство» — в выпуске, посвященном Григорию Померанцу (1994, № 2), — стихотворениями Миркиной. «Затишья» строже, выдержаннее (и лучше стихов, посвященных Цветаевой в «Невидимом соборе»). С этих стихов исчез налет кружковой любительской литературы. Их безыскусная простота (искусство без искуса — Миркина имеет идеалом такое искусство и небезуспешно стремится к нему), их ровная спокойная метрика и намеренно не аффектированный язык (свой стих она называет бедным) — то самое устранение в пользу смотрящего (читающего), дабы дать ему возможность забыть об авторе и лишь видеть, как проступает образ. Все прочее — литература…

Всеединство, целостность здесь — рефлексы тишины, ее градации, оттенки. В то же время говорить можно не об образах, а о едином целостном образе. В тишине приходит сознание полной слитности: Бог не вне, а внутри (Целое). Ты есть я, а я — пробоина, окно, дверь, выход — в Тебя… Только в тишине присутствует Бог («Тишина — не отсутствие звуков, / А присутствие Бога во мне»). И в этой тишине — такова, пожалуй, самая важная и радостная новость Миркиной — есть движение, пульсация. Покой — высшая и радостная жизнь, которая непрестанно течет, длится, выплескивается через край. Миркина стремится разрешить антиномию покоя и жизни.

Как говорит со мною Бог? Так тихо,
Как старый ствол, как облетевший сад,
С которого сорвал осенний вихорь
Все, что имел он, все, чем был богат.
Как говорит со мною Бог? Так долго,
Что я за жизнь сумею различить
Одно лишь Слово, что еще не смолкло,
Когда порвалась жизненная нить.
То, длящееся у меня на тризне,
В мой самый высший, в мой беззвучный час,
Одно лишь слово, что длиннее жизни
И слог за слогом в вечность вводит нас.

Спиритуалистическое содержание изливается из личного опыта богопознания и приводится в движение единственно присутствующей в этих стихах страстью — к Целому.

Я приношу из зазеркалья
Благую весть:
Там, где все звуки отзвучали,
Тишайший есть.

……………………………..

Так распахни Ему ладони
Рывком одним!
Не тень Он, не потусторонний —
Мы дышим Им…

Отнесемся с подобающим вниманием к столь важной вести. В этих стихах все начинается с Целого и все приходит к нему (Бог здесь не в деталях, а в Целом, в глубинном и внутреннем). Нам этого недостает —