поймите же наконец, Валерий Вениаминович! Если вы присудите приз не Илоне, у меня начнутся такие трудности с моим бизнесом, которые я не могу вам описать… не могу даже приблизительного представления вам дать об этих трудностях. У меня не будет ни времени, ни сил, ни — самое главное — спокойствия духа для того, чтоб заниматься вашей книгой… Мне придется выплывать в бурлящем море! Вот представьте себе: идет корабль, и человек упал за борт во время шторма. Его смыло волной. Может, по- вашему, этот человек что-либо делать, кроме как спасать свою жизнь? Да он вообще ни о чем не думает, только инстинктивно барахтается, выныривает на поверхность, кричит, захлебываясь: „Помогите!“…»
Эта простенькая метафора почему-то подействовала на меня жутко. Я зажмурился и опять схватился за голову. «Нет! Тогда тем более! Я не представлял, что это так серьезно! Нет, я не могу решать… брать такую ответственность… Почему не вы? Почему ваши товарищи должны быть выброшены, а? Что же я должен… Нет, избавьте меня от этого конкурса! Пожалуйста!.. Заберите яблоко. Вот оно. Заберите!.. Что?.. Генрих, если у вас есть ко мне какая-то симпатия, как мне показалось, то сделайте… Единственное, о чем вас прошу! Мне ничего больше не надо!» Он покачал головой: «Не получится. Мне очень жаль, но это не выход, Валерий Вениаминович. Так вы меня сразу сбрасываете. Они скажут, что я нарушил условия, и следующий конкурс сделают уже вдвоем». — «Что за глупости! Позовите их. Я в присутствии всех откажусь, и дальше делайте что хотите!» — «Хм, дальше? Боюсь, что дальше будет гражданская война. Ничего другого сделать не удастся. Мы и об этом конкурсе насилу-то договорились». — «Но почему вы такие дураки? Зачем вы впутали сюда постороннего человека? Надо было на спичках тянуть — и все». — «О! Это сложная история. Каждый рассчитывал, что придет его покупатель. И каждый, я уверен, готовил этого покупателя». — «Что значит — вы уверены? Вы сами — готовили?» — «Да… Я позвонил кое-кому из знакомых… Только я думал, что это будет сегодня утром. Никто не мог предположить, что перед самым закрытием вы явитесь. Вчера только произошла предпоследняя покупка. Мы держались вместе, чтобы никто не мог по телефону известить своих…» — «Но это же смешно! Вы только вообразите, что сегодня с утра перед дверью магазина выстроилась бы очередь из трех человек! Да потом еще стали бы отпихивать друг друга от двери и спорить, кто за кем!.. Или как? Может быть, с ночи стали бы занимать? Ваш во сколько бы пришел? В шесть? Ага, а там уже с пяти какой-нибудь агент Руслана: на машине приехал». — «Ох, ну ладно вам, Валерий Вениаминович. Уели». — «Нет, я не понимаю… Вот что, Генрих, ступайте и купите где-нибудь новую колоду карт, запечатанную. И остальных соберите всех сюда. Я перед вами стасую… надеюсь, вы не станете думать, будто я всю жизнь тасую колоды и набил руку, так сказать… Ну вот. Начну раскладывать. И кому первому ляжет туз… или что хотите… Нет, я назначаю: туз червей, пускай… Кому ляжет, тому, значит, и яблоко. Поняли меня? Все. Другого выхода я не вижу, ни для себя, ни для вас… И никаких посулов, никаких обещаний благодарности я не хочу больше слышать. За раскладку колоды, слава Богу, благодарить не надо…»
Так я витийствовал. А в это время снова возник Руслан. Как это произошло, не помню: тут у меня что-то перепуталось. Возможно, был звонок в дверь и я открыл машинально, думая, что это Витя приехал.
…Странное ощущение, когда от тебя зависит судьба людей. Никогда бы не подумал… Наверное, кому- то это нравится: власть… Держишь в руках решение, которое может перевернуть жизнь человека в одну минуту… Судя по описаниям, это распространено, и таких людей много — властолюбивых. Но я не только не мог бы такого героя изобразить, но даже, если б столкнулся в жизни, я не мог бы понять его мотивировок… Вот ведь!.. А может, я и сталкивался, да так ничего и не понял. Мало ли было случаев, которые остались загадками… Вот так живешь… Нет, похоже, что это связано с более глубинными различиями людей: ведь не всякому чувство власти доставляет удовольствие. Мне, например, ничего, кроме ужаса… И не говори мне, что к этому привыкают, входят во вкус. Кто так думает, тот, значит, сам не был в такой ситуации и не понимает специфики этого ощущения. Мне кажется, что привыкнуть к нему нельзя… Хотя, возможно, люди так и делятся: на тех, кто может привыкнуть, и тех, кто не может. Поэтому я и сказал, что разделение должно проходить на большей глубине и касаться более общих характеристик… Вот что понятно: оно должно касаться приспособляемости вообще, способности к адаптации. Один может приспособиться ко всему, другой не может ни к чему. Это крайние точки. Где-то посередине лежит среднее… Но я-то уверен, что среднего не существует: посередине спектра дыра и его края не соединяются… Почему? Не знаю… Может быть, эти типы несовместимы генетически и не дают смешанного потомства?.. Хотя это глупость — отсюда прямой логический путь к ницшеанству, а потом и к расизму: раса властелинов, раса рабов и вся прочая пошлая дребедень… Нет, но постой, я опять повторяю: речь же не только о власти — речь идет о способности адаптироваться. Человек, который легко привыкает властвовать, он так же легко привыкает и повиноваться… Ага! — что-то вырисовывается. А если он хорошо адаптируется, ему не надо изменять окружающих условий. Конформистом он называется: плывет по течению… Кто ж тогда изменяет условия? Творческий импульс — у кого? Получается, что у тех, кто, по Дарвину, должен умереть и не оставить потомства… А ведь творческий-то импульс связан с властью, с властолюбием… Или нет?.. Связан, связан. Тут не поспоришь… И что же? Получается страшное противоречие! Трагическое прямо. Эти люди стремятся к власти, она им необходима, но они никогда не привыкнут и будут мучиться… потому что привыкнуть вообще не могут ни к чему. А конформисты, которым власть не нужна, — по сути, они привыкают и получают от нее удовольствие. И, таким образом, тоже стремятся к ней… Страшное дело! Не вижу никакого выхода… А кто я в этом случае? Непонятно… Вот, например, я сижу дома и ничего не делаю. Что, значит, я приспособился? Нет, абсолютно. Ни к чему я не приспособился… Но и власть никакая мне не нужна. Значит, мне хорошо? Нормально. Я нашел норму для своего самочувствия. Я очень давно ее нашел… А как же тогда моя неприспособленность, в чем она…
(Слышится моя реплика. Похоже, мне надоела эта путаница, которую В. В. развел и в которой его рассказ мог совсем сгинуть. Я сказал ему, что, как известно из логики, всякая формальная классификация, претендующая на универсальность, приводит неизбежно к противоречиям, причем принципиальным, неустранимым. Так что пусть он не расстраивается. Не он первый, не он последний путается в подобных рассуждениях. Это его заметно ободрило. Он сказал: «А! Я так и думал… Только не знал… Это Руслан меня сбил с толку, когда завел разговор о моей неприспособленности». — «Разве Руслан?» — изумился я.)
— Да. Он начал говорить и опять предлагать что-то, что, по его мнению, увеличило бы мои возможности ориентироваться в жизни… Мы ему сказали про колоду карт. Начался спор, смысла которого я не мог вполне разобрать. Кажется, никто из них больше не хотел уходить. «Хорошо, — сказал я, — дело не в картах. Можно свернуть бумажки с именами, положить в мешок, и я вытяну». Я настаивал, чтобы вызвали Владимира. Они оба по очереди ходили к телефону, долго звонили, потом возвращались и говорили, что нигде его не нашли. Что-то начинало мне тут не нравиться… «Хорошо. В конце концов, я согласен ехать на конкурс. Ведь он туда наверняка придет. Там я и вытяну». — «Нет, там будет телевидение. Решить нужно заранее. А там будете иметь дело только с девушками и вручать яблоко… Если вы правда согласны ехать, Валерий Вениаминович, вы нас очень обяжете: не придется переснимать тысячного покупателя и конкурс… Но вытянуть нужно заранее…» — «Без Владимира я ничего тянуть не буду». — «Это почему?» — «Он потом скажет, что вы двое подкупили меня, чтобы его исключить из жеребьевки. Скажет, что тянули из двух». Они заспорили: «Вы боитесь? Мы обеспечим вам защиту… Да ничего не будет… Смешно! Что он вам может сделать? Да и не станет он…» Я разозлился: «Не станет? Да, похоже на то! Похоже, он не такой, как вы!.. Я никого не боюсь! Вас не боюсь! Я ему присуждаю это яблоко! Все. Никаких жребиев. Считайте, что жребий уже вытянут!» Они вскочили со стульев и завертелись вокруг: «Вы в своем уме?.. Что за вздор вы несете?» А Руслан еще: «Ну-ка, ну-ка объясните, что это за решение такое? Откуда оно вдруг взялось?» — наступает на меня. Я впал в неистовство. Никогда со мной такого не было… Вот она, власть, чем привлекательна, я понял: она позволяет человеку отпускать тормоза и бросаться в самую глубину гневного исступления. Предаваться этой страсти до конца… Что ж, приятно. Один раз можно испытать, для опыта. Но не больше… Я закричал: «Вам объяснить? Пожалуйста! Я присуждаю ему приз за то, что он единственный из вас ведет себя честно! Он не пытается влиять на мое решение. Не врывается в дом к больному старику для того, чтобы здесь пугать или улещивать. Он мужественно принимает Судьбу, как истинный герой… Нет, он даже показывает, что он выше Судьбы! Вот за это я ему и присуждаю. И я тоже ничего не желаю бояться с этой минуты. Делайте что хотите». Руслан шипит: «Ага. Умеете говорить. Только вранье это все красивое! Просто он приезжал вчера, и вы сговорились. Приезжал? Говорите честно, если вы такой поборник честного поведения. Что? Слабо вам?» — «Я ничего не скажу. Думайте что хотите». — «А что нам думать? — это Генрих. — Может, вы раньше с ним были знакомы и все это подстроено с его стороны. Мы не знаем».
