Ярость во мне бушевала так, что я будто совсем ослеп, перестал их видеть… Нет, видел, но смутно и не совсем понимал их действия… Видел, что они отпрянули от меня… перепугались, что ли… «И не узнаете теперь, — кричу. — Потому что наш разговор окончен. Вы добились своим дурацким поведением… только не того, чего хотели, а прямо противоположного». — «Нет, просто вы разволновались, Валерий Вениаминович… Конечно, это мы виноваты, пристали к вам… У вас, наверное, давление подскочило? Принести вам какое-нибудь лекарство?.. Нет? В любом случае вам надо сидеть дома. Конечно, мы освобождаем вас от конкурса. Давайте яблоко, и мы немедленно исчезаем». — «Поздно! — отвечаю я. — Поздно вы спохватились, дорогие мои! Это можно было сделать раньше, когда я сам просил вас, даже умолял… Теперь ничего не поправишь…» — «Что с вами? Да вас трясет всего, Валерий Вениаминович! У вас сердечный приступ?.. Ну-ка ложитесь… Ложитесь на диван. Сейчас что-нибудь сделаем… Руслан, звони в неотложку».
Да, это я уже рассказывал: как я почувствовал, что они могут меня убить… Ведь они действительно принесли какое-то лекарство и стали мне давать с водой. Но я не выпил, потому что заметил, как они переглянулись. И особенно как-то очень быстро это лекарство возникло, будто оно было у них специально припасено на такой случай. Это мог быть если не яд, то уж какой-нибудь наркотик наверняка… Но все-таки не было в их действиях окончательной решимости в этот момент. И я понял, чего они боялись, потому что именно тут и раздался звонок… «Вот он, наш рыцарь чести и справедливости! — язвит Руслан. — Тоже пожаловал!» — «Ну что же, — отвечаю, — если это он, значит, я ошибался на его счет. Значит, сейчас будем тянуть бумажки…» Но это был Витя.
Все. Они при нем смолкли и потом вскоре ушли. Ему не пришлось говорить даже ничего особенного. Превратились в тени и растаяли. Просто он своим появлением в один миг изменил атмосферу радикально. Все рассыпалось, и стало смешно… Это уму непостижимо, как такие люди умеют быть веселыми и независимыми где угодно. И почему он со своей женой не мог так действовать? Зачем понадобилось мое неуклюжее посредничество? Это загадка…
Они ушли, но я оставался очень зол. Я тяжело дышал. Возможно, в самом деле было что-то с сердцем. Я задыхался от ненависти. Закурил… Витя взглянул на меня и отобрал папиросу… Я показал ему яблоко. Перед этим я засунул его глубоко в карман, чтобы они, чего доброго, не отняли. Я не исключал, что они могут наброситься на меня… Витя осмотрел яблоко с изумлением. «Да-а, — выдохнул он. — Первый раз вижу такую вещь… Нет, видел в музеях — в руках не держал… Вот так посмотреть только — и сразу понятно, что за этим предметом стоят нешуточные дела, ой-ой-ой!.. Хорошо, что вы показали… особенно дали подержать… а то, я честно скажу… и то, что Ирина говорила — мне все казалось, что это накрутки… так, больше игра воображения… а теперь…»
Витя, понятно, не одобрил моего решения. «Прекрасная мысль вас осенила — жребий. Зачем вы от нее отказались?.. Нет, ваше дело. Но лучше бы, конечно… Я вас отвезу… Нет, я не говорю, что вам надо чего-то бояться — все это чепуха! Они мстить не будут, не посмеют. Да и не за что здесь мстить… Деловые люди на месть как таковую не имеют особо времени-то. Это аристократы мстили, которым делать было нечего… Или восточные народы — ну, там свои представления. И там связано с кровью, а не с такими, конечно, делами. Но все же я вам советую… Я вас отвезу. А вы перед конкурсом позовите-ка их на минутку в кабинет директора и там вытяните эти бумажки. Будет красивее и чище, я вам говорю». — «Нет, Витя. Я не могу их больше видеть. Быстро съездим в три часа, и я потом сразу уйду». — «Ну, как хотите…»
(Дальше была длинная пауза. Я не прерывал раздумий В. В. в течение минут двух. Потом все-таки выключил магнитофон. Он не обратил на это внимания. Я спросил: «Это конец? Дальше ничего, кроме счастливого эпилога?» — «Если бы!» — сказал он и взглянул наконец на меня… Но это был взгляд… можно так сказать: исполненный глубокой рассеянности? Нельзя: либо наполненный и глубокий, либо рассеянный, пустой. И тем не менее это был взгляд, который ближе всего описывался бы именно вышеприведенным идиотским выражением… Впрочем, это не значит, что его выражение было идиотским: я этого не говорил… «Если бы! — повторил В. В. — Тогда и не надо было б ничего рассказывать… Ради чего, ты думаешь, я завел всю эту бодягу? Нет, дальше следует эпизод самый странный, который… я даже не знаю, как к нему приступить… С чего он начался-то? — никак не соображу…» — «В магазине?» — пришел я на помощь. «Нет, дома. В магазине все было быстро и неинтересно… А вот потом…»)
— Я приехал домой около пяти часов. И Владимир уже ждал меня… Но как он успел? — это непонятно. Он должен был сразу смыться с банкета, а это было неудобно, потому что он был главным действующим лицом, героем дня… Я на банкет не остался, хоть меня упрашивал директор… Витя меня сопровождал и уже не давал никому в обработку… Но домой я поехал один… По-моему, он встретил меня на лестнице, в подъезде, потому что я помню… Или я ошибаюсь?.. Нет, он мог ни о чем не предупреждать. Ведь я сразу начал в обличительном тоне, и это было то, что требовалось: я сам вписался в его сценарий… Видимо, сначала он ничего не говорил, только улыбался, по возможности глупо. А я, чуть его увидел, сразу: «Ну вот! Что вы хотите своим явлением доказать? Что я совершил ошибку, присудив вам…» — «Не горячитесь, Валерий Вениаминович, дорогой! Подумайте-ка спокойно: неужто благодарность — такое уж дурное чувство?» — «Но я думал, что вы лучше тех, а оказывается, разницы нет никакой: они тоже готовы были благодарить». — «Ну и что? Разве я вам досаждал?» — «Нет». — «Правильно. Но я не лучше других. Это вы себе вообразили. А на самом деле…» — «Что на самом деле?» — «Просто не было смысла приезжать к вам, потому что вы и так знали…» — «Знал? Что я знал?» — «Ой, ну не надо изображать-то, Валерий Вениаминович! Как будто вам не известен суд Париса! Сколько раз описан! У Лукиана, у кого угодно… Что предложила Венера? Знаете?.. Ну! Так какой смысл мне было это пояснять, навязываться вам, когда тут и так был шухер — я себе представляю!» Я тут совершенно смутился и не знал, как себя вести. С изумлением только осознал, что негодования-то у меня на самом деле и нет против него. Поэтому деланной была моя интонация, когда я вскричал: «Да подите вы прочь! Я совсем не думал об этом, присуждая вам… Наоборот: за безмолвие и бесстрастие я вам присудил!» А в это время мы уже были в квартире. Он заулыбался: «Хорошо, хорошо. Не думайте, что вы ошиблись. Безмолвие было, а бесстрастие есть и теперь. Моя благодарность виртуальна. Вы вольны принять ее или отвергнуть. Но я считал бы себя грубой скотиной, свиньей, если б не предложил ее вам. И я прибегаю единственно к вашему милосердию и пониманию, ибо уверен, что вы не можете осудить подобный порыв. Тем более, что…» — «Что? Что тем более?» — крикнул я в полном ужасе. Он придвинул свое лицо к моему и сощурился: «Вы не заставите меня поверить, Валерий Вениаминович, что вы не знали…» — «Что? Что я не знал??»
Он вздохнул: «Ну хорошо…» — отодвинулся и сел на диван. Закинул ногу на ногу. Я смотрел на него не отрываясь. «Что у вас? „Беломор“? Давайте… Я мало курю, своих не взял». — «Пожалуйста. Закуривайте». — «Отлично». Он задумался, обводя взглядом комнату… Мне было уже наплевать: столько народу здесь сегодня перебывало и все осматривало: целые экскурсии по моей внутренней жизни. Вся злоба моя выдохлась, какая была. «Вы, конечно, человек пишущий, это видно, — так начал он. — Какие- нибудь научные изыскания? Или литературные?» Я что-то пробормотал. «Не важно. Я замечаю, у вас много бумаг… Разумеется, все они в жутком беспорядке, и вам не мешало бы завести секретаря, Валерий Вениаминович… Стойте, не перебивайте. Выслушайте внимательно, что я вам хочу предложить… Конечно, здесь секретарем должна быть женщина…» — «Ага, — вскрикнул я с неловким смешком, — а я уж подумал, вы мне опять предложите компьютер!» — «Неужели? Что за странная мысль? При чем тут компьютер? Если б дело было только в упорядочении ваших записей… Нет, вам нужна сотрудница, которая помогала бы вам в более широком смысле: создавала бы условия для нормальной работы — взяла бы, например, в свои руки ведение дома, хозяйства… Компьютер, увы, ничего такого не умеет, не говоря уж…» — «С хозяйством я сам справляюсь, слава Богу», — пробурчал я. «Справляетесь? Правда?.. Хм, ведь вы один живете?.. Простите, Валерий Вениаминович, вы были женаты? Или всю жизнь так, холостяком?» — «Нет, почему? У меня была жена, семья… Сейчас никого не осталось: жена умерла, дети разъехались далеко…» — «Значит, вы — вдовец, — кивнул Владимир. — Давно?» — «Восемь лет будет в этом году». — «Порядочный срок. И вам не приходило мысли жениться снова?» — «Абсолютно. Я старый. Куда мне жениться? Как-нибудь доживу». — «Вот! Типичная мысль, внушаемая социумом для того, чтобы раньше времени убрать человека из жизни. Вы тоже попали в плен к этим представлениям! А уж при вашем критическом уме — я не ожидал…» — «Ум здесь ни при чем! — перебил я. — Чтобы иметь жену или любовницу, нужна сила совсем иная — не интеллектуальная и не критическая. А ее у меня нет». — «Этого быть не может! Простите, но я в это никогда не поверю! Это на восемьдесят процентов субъективное чувство — ваше собственное настроение, ничего больше!.. А на двадцать процентов — какие-то незначительные трудности, которые исправляются
