десять тракторов и т. п.
Разумеется, рядом с такими достойными людьми наше поколение — глупцы. Но пусть нас рассудят Бог и время…
26.12.93.
Воскресенье, и утром — время посещения. Такая радость и такое испытание. Трудно говорить. Завтра все решится, и как про это забыть.<…>
В Льюисе — много утешения и чистого света, и, когда я читаю, как-то легчает на душе…
Мама спрашивает по телефону, не болит ли у меня голова и как меня кормят…
И я не должен — не смею — отчаиваться. Если есть даже щель. Ко всему остальному больница готовит прекрасно… Но если щель есть, то почему она не для меня?..
М. б., писать — вообще лишнее. Но что-то заставляет.
Божественный Лев со сверкающей солнечной гривой, приходящий на помощь слабым, помоги и мне!
Но в какой рог выдохну я свою просьбу? Свой не слышный никому крик?
Болеть ведь неприлично и жаловаться на судьбу — неприлично. Прилично — терпеть и делать вид, что все идет как надо. По плану. Пока можешь делать вид и держать лицо.
…Я беру с пояса, снимаю с пояса волшебный рог Сьюзен и выдыхаю в него со всей силой своих легких сигнал, призыв, крик о помощи!
2.1.94.
Одно хорошо: ко мне можно приезжать — праздничные дни, — и каждое утро, сегодня — третье, я со своими, милыми. А дальше — опять неведомое, и ты не в своих руках.
В сущности, что такое — мы?
Встретившиеся в бесконечности бытия маленькие живые звездочки — и родители, и дети, и близкие, — встретившиеся и сколько-то пребывшие в счастье и печали… — скажем красиво — просиявшие! — для нас самих ведь так!
Господи, помоги мне!
10.1.94.
Вчера не стало Анны Алексеевны, «бабы Ани», Томиной мамы. Я ее любил.
И чуть ли не в тот же день в Ярославле умерла Люся, сестра Томы.
Вот так — это уже не где-то спереди рвутся снаряды, а — среди нас. Пришла беда — отворяй ворота — держи круговую оборону.
Господь когда-нибудь да поможет нам — неужели в нас настолько сошлось зло? Или — «слабое звено в цепи»?
Надо решить для себя: записывать что-либо или не записывать ничего.
Надо найти в себе какое-то равновесие.
Когда-то я писал о том, что самая большая и страшная неожиданность мгновенно становится фактом быта, бытовым явлением, как бы вживляется, и все уже у нее в плену, и начинается новый отсчет времени и всему.
Равновесие? В самой возможности, уверенности, что можно и нужно еще побороться. Но без некоторого везения, без поддержки — как? И все равно — выхода нет — держаться и держаться.
Если б я был один, было бы проще…
Вечером по телефону Тома напомнила: «Уныние — грех».
Все верно: надо так,
надо так —
изо всех сил.
12.1.94.
Господин Б. Е. в тронной речи упоминал политиков, постигших «тайны власти», и радовался, что их много среди новых парламентариев.
Тот, кто сочиняет речи этого ренегата из обкомовских секретарей, не понимает, что значит — «тайны власти». Не понимает, что через упоминание «тайн» идет худшая аттестация политика и самой существующей системы власти.
14.1.94.
<…> Как глубоко и не контролируемо разумом оседают в сознании важнейшие впечатления и переживания!
Именно сегодня ночью видел во сне <…> бабу Аню — Анну Алексеевну — и вспомнил, что я не поздравил ее с чем-то — то ли с именинами, то ли со старым Новым годом (как раз была эта ночь). И — поздравил и поцеловал в щеку.
Когда проснулся — удивился сну.
И силе внутреннего, потаенного переживания!
25.1.94.
Какое-то дикое, дикое невезение! <…> Неужели все собралось, сосредоточилось, чтобы со мной покончить?
Мало одной хвори — так еще, еще!
Упаси меня, Господи, от этих щедрот зла!
Все-таки собрался с духом и пошел гулять под вечер — два часа побродил под соснами. И думал: пока гуляешь, не чувствуешь себя больным. Конечно, помнишь, но все равно — ощущение жизни совсем не то, что в палате, когда лежишь на койке. Или правда — воздух целебен и могуществен!
И еще стоял у сосен, прижимая ладонь к их теплым стволам — живым!
27.1.94.
Вчера вечером: не стало Адамовича. В одночасье.
Снаряды рвутся вокруг.
За Кондратьевым — Алесь Михайлович.
Глядя на его лицо на телеэкране (в последнее время это было редко), я предполагал, что он нездоров. Была в лице какая-то одутловатость. И активность его упала.
Где-то в каком-то суде — значит, на пределе переживаний.
Проклятое время!
29.1.94.
— Понимаешь ли, что с тобой?
— Понимаю. Абсолютно ясно.
— Готов ли ты, понимая, противостоять до конца?
— Готов.
— Но не все же в твоих силах. Вспомни, к кому ты обращался в заснеженном парке, под соснами?
— Да. Не все. И, может быть, не так уж много в моих. Но если бы немного везения — у меня давно его не было. И главное — быть
помилованным,
поддержанным,
укрепленным…
Другого ответа у меня нет и другой надежды тоже. Только эта.
Не загадывай, не считай, не предполагай, не планируй, не верь, не надейся, не слушай — иди вперед…
Не мечтай, не заглядывай в дальние дни, не рассчитывай, не утешай себя — иди вперед…
3.2.94.
Утро. Почему-то вспомнил, как вечерами в Костроме сидели на диване и я читал тебе книжки. И засыпал, читая, и, засыпая, читал, и получалась какая-то ерунда. И ты толкал меня в бок: «Папа, не спи!»
4.2.94.
Ну вот — жалею, что не ушел домой на субботу-воскресенье. Из-за чего не ушел? Из опаски что-то нарушить, ухудшить в своем состоянии?
Да, я хочу спокойно дотерпеть — т. е. сделать то, что могу и что от меня зависит!
