Без-счастная весть на улице Безблагодатной...
Дальше для меня началось, точнее, простиралось самое интересное.
Как завоеванная земля.
Я понял, точнее, не понял, а застал себя на мысли, пришедшей ко мне как письмо, а не воплотившейся из тумана недомолвок и околичностей, что я хочу, безумно хочу модернизировать свою жизнь.
Начиная со своего тела.
Полом своим я был вполне доволен, — даже в кошмарном сне представить себя теткой с моей костяной оснасткой было невозможно.
Я захотел, чтобы моя жизнь оставила на мне зримые следы. Как на гладиаторе, отчаянном бойце или там помоечном котяре. (Но мне это было не смешно.)
И следы не случайные.
Они должны были быть рассчитаны мной самим.
Мои расчеты должны были быть переданы в надежные руки и дальше — пусть тот, другой или другая, решают.
И созерцание старых шрамов — четырех на каждой руке (от локтя к запястью бежали перекладинками лесенок их нежные розовые спинки) — доставляло мне щемящее наслаждение.
Я-то знал, что мне не дадут помереть.
И воспоминание о безотзывности моего тела, подвергаемого манипуляциям, всегда пламенило и будоражило меня.
И я нашел спутника, мою строгую сестричку, из монастыря с суровым уставом. (“С. С.” всегда горело красным фонариком на краю карманчика ее сестринского халата, — видя ее, читал именно эти двусмысленные, кошмарные для русского человека буквы.)
В моем мозгу две эти буквы слипались. Я искал слова, начинающиеся на них.
Суммировал слова. Сканировал смыслы. Сворачивал скрутки. Страдал сутки. Соскальзывал с утки.
Мы заключили сценарное соглашение. Достаточно простое, но трудновыполнимое. И она
стала
самым
строгим
соглядатаем
этого бредового распорядка.
Как хороши эти четыре “эс” кряду.
А вот наконец и правила!
Якобы — мы знакомились при помощи посредницы. За деньги. Я должен был их откладывать, чтобы в определенный момент по первому требованию отдать разом.
Мы должны были каждый раз встречаться в театре и заводить галантный разговор и все такое. Как впервые…
Весь фокус состоял в том, что мы должны были это делать абсолютно одинаково. И любое нарушение с моей стороны карается. Наказание могло быть сильным. И я должен был его вытерпеть, сжав зубы.
