— Родители. Вырвались, счастливчики...
Считалось, что Петров на даче у приятеля. В деревне, на лысом склоне у реки. А Ленка сестре сказала, что уехала в Новосибирск. Командировка. Одевались на балконе. Мишка сполз вниз по кривому стволу старого кедра. А Ленку поймал за ноги. Свесила. И нес, как гномик факел. До дороги. На плече.
В город возвращались три часа. И целовались, целовались, целовались. И падали. Закатывались в лопухи. Но просто полежать. Пообниматься.
И это все Петров забыл. Запамятовал. А Ленка вспомнила. Может быть, потому, что из университетских окон, с высоты пятого этажа первого корпуса, ей видна синяя излучина Томи? Все время. Лес и небо.
Как вот ему. Сейчас. Мишке Петрову. На майской, пустой и чистой, набережной.
— Папа, а мы всегда теперь будем ходить маму встречать?
Хитрый глаз над коконом рафинадного шелка. Сейчас все будет липкое. И физия, и лапы.
— Ну да... Конечно... У мамы же заочники до самой середины июня... В смысле, занятия каждую субботу.
— А июнь — это ведь лето? — И снова вопрос из-за сладкого невесомого облака. Сливочного, невинного тумана.
— Конечно, — отвечает Мишка. — Самое что ни на есть лето.
— А летом, — тут палочка взмывает вверх и два огромных глаза соединяет счастливая улыбка, — а летом будут продавать мороженое и ты его всем будешь покупать!
— Лиса? — смеется Мишка.
— Нет, котик, — отвечает Татка. И действительно, удовлетворение имеет форму круга. Муркиной головы. Подбородок сглаживается, и ушки не видны.
— А Ветку кто собирался везти?
— Я... только все вместе не получается... Есть и колясочку толкать.
Ну и ладно. Петров поднимает малыша и сажает себе на шею. Маленькие ручки сами собой обхватывают голову. Как лента от детской бескозырки. Мишка ничего не спрашивает. Он просто знает. Его младшая дочь Света сейчас видит скалы и сосны. Ту сторону реки. Прямо перед собой.
И может быть, однажды она ее вспомнит. Эту сегодняшнюю необъяснимую линию на горизонте. Зеленый свет и голубые тени. Вспомнит, как Мишка давние огоньки. Спящий город, превратившийся в созвездие. Космическую птицу, без мяса и костей. Прилегла, раскинулась. Звездочки и бусинки. То появляются, то исчезают за холмами. Дорога. Извилистая и длинная.
— Большая, большущая Медведица.
— Нет, — язык показала Ленка, — Альдебаран!
А потом был разговор с отцом.
— Каким-то образом на даче веранда оказалась незакрытой.
Мишка пожал плечами.
— И наверху у тебя ночник не погашен.
— В самом деле?
Этот синий жучок словно навеки, навсегда поселился в отцовской голове. Насекомое с электрическим хоботком. И Ленку Петров-старший отказывался принимать. Не видел девушку из Киселевска рядом со своим сыном. Удачливым московским аспирантом. Не хотел.
— У нее все здесь, а у тебя все там. Впереди...
Тогда Мишка думал, он был абсолютно уверен, что у них с отцом разные, совсем несовпадающие представления о сторонах света. Потребовалось двенадцать лет, из них семь без отца, чтобы почувствовать себя копией. Вписанной окружностью. Вложенным треугольником.
