Больше всего на свете Марат Михайлович Петров боялся сибирской луны. Кровавого летнего полнолунья. Мальчишкой в абагурском пионерском лагере он увидел этот багровый шар накануне родительского дня. Над черными деревьями. Ножовочным полотном спящего леса. А наутро к нему никто не приехал. И на следующий день. Только через неделю домработница тетя Паша, и лишь затем, чтобы отвезти, сдать в новокузнецкий детский дом. Образцовый, номер первый города Сталинска. А младшего брата Феликса она к тому моменту уже устроила. Навечно. В дом младенца.
— Папа, Ветка плохая!
— Почему?
— Она не хочет быть другом.
— А ты что сделала... как с ней хотела подружиться?
— Я ей давала вату, но она не стала есть.
Ветка сопит. Кроха снова пристегнута к коляске. Ремни мешают, но, как сердитая цирковая черепашка, она закидывает все четыре лапки за спину и отрывает Таткины ладошки. Буквально соскребает с ручек, с металлической рамы коляски. Не дает себя толкать вперед.
— А ты не силой, ты лаской, — говорит Мишка.
Татка задумывается.
— Сказку рассказать?
— Да. Славная идея. Мысль. Начни со сказки...
Жили-были. Снова симметрия. Баланс слогов в словах. Смешно. Опять это отцовское, наследственное желание в бессмысленное вложить смысл. Смотреть на небо, а не в зеркало.
— Твоя Лена — это просто якорь...
“А что должно было стать крыльями? И для чего? Взять обмануть, обставить эту дурацкую отцовскую луну? Прорваться. В одиночку. А если все наоборот? Остаться и всем вместе?”
— Папа, папа, берегись! Мы едем!
Действительно! Нет ничего чудесней простоты. Песни чижа. Не в сказке дело. Не в заговаривании зубов. Маленькой Свете всего лишь надо было видеть. Перед собой большую Таню. Свою сестру. Ехать и глазеть. Глупая палочка. Тонкий прутик от клока сахарной ваты оказался мостиком. Дорожкой между Бобкой и Кнопкой. Паровозик. Татка тянет. Ветка пыхтит. И обе улыбаются. И славно.
— Умницы. Как ты это придумала?
— Это не я, — на бегу, вприпрыжку, мимо, к красной скамейке под липой... — возвращаясь, дыша, нарезая, дуя к чугунной ограде набережной. — Это она, папа... Ветка как цап-царапнет эту палочку.
И вдруг останавливаясь:
— Папа, а ты как думаешь. Она волшебная?
— Кто?
— Сахарная палочка!
— Нет. Это просто дерево. Нос от Буратино и больше ничего.
Большие синие глаза. И две косички.
— Ты пошутил?
— Конечно.
Нет никакого смысла свою жизнь отдавать другому. Эту булочку с несвежим изюмом. Орешками. Зернами утраченной растительности. Отец вот приуспел, а Мишка не будет. Пусть все начнется с чистого листа. Никаких клеток и линеек. Полоски. Петухи и зебры. Они пусть в нем останутся. И потому не дети, а он, Мишка Петров, будет у них учиться. У Татки и у Ветки. Только так.
