предлагает вниманию читателя А. Гачева. На этот раз в научный оборот вводится переписка евразийца Константина Чхеидзе с человеком не вполне понятной идейной ориентации Петром Боранецким (сам себя он предпочитал называть “народником-мессианистом”, что, конечно, ясности не прибавляет). Продолжение, и едва ли не более интересное, — переписка Чхеидзе с Николаем Устряловым и князем Ширинским-Шихматовым — следует.
Что же до диалога Чхеидзе и Боранецкого, то он представляется отличным уроком того, как полная идейная несовместимость может никоим образом не сказываться на личных отношениях. Бескомпромиссная полемика едва ли не по всем пунктам идеологической программы не мешает корреспондентам относиться друг к другу с искренним уважением и симпатией и в заключение каждого письма “крепко жать руку”. Впрочем, не стоит обобщать и печалиться по поводу старых добрых интеллигентских нравов: рядом с публикацией А. Гачевой помещена статья Рашита Янгирова, дающая примеры совсем иного рода. Исследователь подробно описывает попытки Ходасевича перенести боевые действия против журнала “Числа” на “личный фронт”, а именно предать гласности неприглядные детали — реальные или мнимые, не вполне ясно — доэмигрантского прошлого Георгия Иванова и Николая Оцупа.
Вторая проза. Сборник статей. Таллинн, 2004, 385 стр.
Проект по изучению “второй прозы” стартовал больше десяти лет назад. С тех пор были проведены несколько конференций, по итогам первой из них вышел сборник материалов. Теперь настало время подвести некие промежуточные итоги — каковую функцию, по-видимому, и призвана выполнить новая книга, выпущенная под эгидой Таллинского педуниверситета.
Впрочем, судьбу проекта можно было не особо рискуя предсказать еще после той знаменитой первой московской конференции 1994 года. Основная проблема подобного рода начинаний (можно вспомнить еще, скажем, ивановские конференции по “потаенной литературе” и тамошние одноименные сборники) в том, что в основание их кладется некая метафора, которой пытаются придать определенность термина. Естественно, из этой попытки ничего не выходит, и границы базового понятия в ближайшем времени размываются самым невероятным образом, а от первоначального замысла остается чем дальше, тем меньше.
Даже беглое знакомство с таллинским томом подтверждает правоту этих соображений. Первоначально в рамках проекта предполагалось изучать писателей 20 — 30-х годов, исключенных из литературного процесса (или выдавленных на его обочину) по внелитературным причинам. Теперь же среди персонажей сборника — Ремизов, Набоков, Осоргин и другие литераторы, назвать которых авторами второго ряда, а тем более маргиналами довольно сложно. Не менее очевидно и противоположное искушение — “вторую прозу” легко превратить в третью, четвертую, двадцать пятую, подменить изучение литературной периферии разбором творчества писателей-дилетантов, а то и откровенных графоманов. Примеры такого рода в книге также несложно обнаружить.
Однако из всех участников сборника подобными соображениями озабочена, кажется, лишь Т. Цивьян (ее работа о переписке Ремизова с Борисом Рапчинским относится к числу лучших в томе). По крайней мере только она сочла необходимым как-то мотивировать свое обращение к творчеству одного из самых изучаемых русских писателей XX века, явно не подпадающего под определение “вторая проза”.
Впрочем, если отрешиться от терминологической рефлексии, то таллинский сборник безусловно следует признать удачным. В нем немало информативных и содержательных работ, причем, что интересно, большинство из них посвящены литераторам-эмигрантам, которых, согласно изначальному замыслу, в рамках “Второй прозы” изучать не предполагалось. Видимо, отклонение от исходного курса иногда тоже может пойти проекту на пользу.
Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921 — 1923. Вступительная статья и составление В. Г. Макарова и В. С. Христофорова, комментарий В. Г. Макарова. М., “Русский путь”, 2005, 544 стр.
О “философском пароходе” в последние полтора десятилетия написано и наговорено столько, что, казалось, в его истории уже не может быть никаких белых пятен. И вдруг появляется внушительного объема том, состоящий почти исключительно из не публиковавшихся ранее документов, хранящихся в архивах ФСБ. Здесь и протоколы заседаний Политбюро, и внутренняя переписка чекистов, и секретные циркуляры, и арестные ордера.
Однако самое интересное в книге — это протоколы допросов высылаемых. Дело в том, что сотрудники ГПУ, по удачному выражению составителей, провели среди арестованных своего рода “социологический опрос”, интересуясь их отношением к советской власти, политическим партиям, сменовеховцам, савинковцам и проч. Из ответов на эти вопросы складывается любопытная мозаика. Главной неожиданностью оказывается достаточно искренняя, сколько можно судить, лояльность многих задержанных советской власти (исключения — Николай Бердяев, Иван Ильин — единичны). Большинство “непротивленцев” исходили при этом из признания неизбежности и закономерности победы большевизма и нежелания противоречить воле истории…
Напоследок одна мистическая новелла со счастливым концом. Как известно, в недавнем романе Дмитрия Быкова “Орфография” Анатолий Луначарский был путем анаграммирования превращен в Чарнолусского. Так вот, на стр. 128 изданного “Русским путем” тома напечатано письмо Луначарского Уншлихту — наркомпрос ходатайствует об исключении из числа высылаемых… профессора Чарнолусского. Из примечаний можно выяснить, что таковой действительно существовал и даже занимался во Временном правительстве вопросами образования, то есть был коллегой Луначарского. Но самое занятное, что все чекисты пишут фамилию этого персонажа с ошибкой — Чернолусский — и только Луначарский правильно. Кстати, в результате хлопот наркома Сталин, тогда секретарь ЦК, Чарнолусского из списков таки вычеркнул, и тот еще двадцать лет прожил в Москве. И даже умер своей смертью.
