так на Украине было (“После революции”), ну а наш Ельцин в свое время регулярно ездил отчитываться в “американский обком”. Неужели и причины революции 1917 года нынешние молодые сводят исключительно к пломбированному вагону и деньгам Парвуса? Похоже, что так — вот еще цитата из очерка Кашина про Зураба Церетели: “Оппозиция — любая оппозиция, от НБП до „Яблока”, — борется в меру своих сил и умений против власти. Но власть чиновников — она гораздо слабее власти этого скульптора или власти Кобзона, власти Никиты Михалкова, Аллы Пугачевой, Валерия Гергиева.
То, что все эти ярлыки взяты напрокат, для меня очевидно. Но обстоятельство это, бездумность употребления шаблонных идеологем, не значит, что к ним следует относиться пренебрежительно. Кашин ведь мог взять и другие. Но взял именно эти.
И вот это самое интересное — ибо достаточно выразительно говорит о неком умонастроении нынешних молодых.
Центральным для этого умонастроения я бы назвал самый востребованный сегодня вариант патриотизма — “патриотизм геополитический”, державный по содержанию и предполагающий при его выражении высокую степень эмоциональной разогретости, отчасти напоминающей патриотизм футбольных фанатов: “Америка — параша! / Победа будет наша!” Что разогревает патриотические чувства Кашина в первую очередь? Наличие западных “русофобов”. Опасность, как ему кажется, сдачи Калининграда Германии. Возможная сдача островов Японии. Наличие на телевидении канала МТВ, содержащегося на американские деньги, песенка, которая там звучит: “МТВ проходит как хозяин необъятной родины моей”. Ну и, разумеется, победа Ющенки над Януковичем. Собственно, здесь и корень декларируемой ненависти к либералам — они потакают “западной экспансии”.
В этом понятии патриотизма практически отсутствует место для “просто человека”. Для его повседневных интересов и потребностей. В заботах патриотов-державников нет — прошу прощения за “дежурный” либеральный пафос, — нет места той России, которая встает по будильнику на утреннюю дойку, на смену в троллейбусный парк или в процедурную, готовить капельницы. Той России, которую абсолютно не трогает актуальная для наших политологов-культурологов проблематика, ну, скажем, поругание национальной идеи засильем в меню наших кафешек салата “Цезарь”, солянки с нерусскими оливками и мяса по-французски (эссе “Революция еды”).
Автор полушутя-полувсерьез замечает, что наши замшелые идеологи до сих пор пользуются словом “стерня”, которого ни он, Кашин, ни его читатели просто не знают. Я не очень верю, что Кашин не знает. Но то, что его политтусовка и потенциальные читатели не знают этого слова, допускаю. Это новейший тип русского патриота, борца за величие России, которая в “обыкновенном виде” его не слишком волнует. Природу такого патриотизма выразил к случаю адмирал Балтин, заявивший, что не надо было звать англичан на спасение батискафа — стратегические секреты мы должны сохранять любой ценой. Только вот напрасно молодой человек относит слово “стерня” к языковой архаике — ему, полагаю, известно, что те же хлеб и молоко в нашей стране остаются самыми распространенными продуктами сельскохозяйственного производства, в котором задействовано множество сограждан журналиста, как раз тот “полумифический народ” (см. выше), для которого “стерня” — слово обыденное и который действительно мало знаком нынешним патриотам из столичных политтусовок.
Рецензенты Кашина выделили его очерк “Тетка в рыжей шубе” как проявление “народолюбия”. Процитирую начало, определяющее тональность всего очерка: “Конечно, не стоило раздавать тем бабушкам на Ленинградке свои визитки. Но от меня это не очень и зависело: я протянул свою визитку одной, за ней потянулась другая, третья — в общем, мне нужно заказывать новую пачку визиток. А химкинские бабушки теперь постоянно звонят мне на мобильный и рассказывают, что там у них происходит”. Читая этот действительно очень хороший текст про ситуацию вокруг монетизации льгот и про генерала Громова, сменившего врага — с моджахедов на подмосковных пенсионеров, я все-таки не мог не поежиться от того, как непроизвольно журналист обозначил дистанцию между собой и этими “бабушками”. Пахнбуло вдруг застарелым, совписовским разделением на “нас” и “простых людей”. Возможно, что в этой ситуации стилистика Кашина спровоцирована кастовым журналистским снобизмом (увы, достаточно часто проскакивающим у Кашина), когда вот эта “тетка в рыжей шубе” — не ты, а объект изучения. Объект не такой выигрышный, как суд над нацболами, перемещения в кабинете Лужкова или тусовка “нашистов” на Селигере, но все же и они, эти смешные, трогательные “бабушки”, иногда выходят в пространство “большой жизни” и вполне достойны, чтобы о них упомянули.
Все, сказанное выше, я, естественно, говорю как “среднестатистический либерал”, убежденный, что величие страны измеряется не количеством баллистических ракет и торжеством русского футбола над английским. А тем, насколько внутренне развернуто и свободно живет в стране каждый ее гражданин. Великая нация складывается из сообщества действительно свободных, умных, глубоких людей с развитым чувством достоинства. То есть сначала — человек, а уже потом — страна и держава. (Ограничусь пока только этими “дежурными” определениями — заданный кашинской эссеистикой “интеллектуальный контекст” не позволяет двигаться внутрь темы.)
Но это все по нынешним временам — патриотизм либеральный, “гуманистический”, то есть устаревший. Кашин транслирует другие основы патриотизма. То, что, по мнению либерала, роняет достоинство патриота, здесь причисляется к его достоинствам. Подумаешь, ну назвал Михаил Леонтьев в своей передаче на центральном государственном канале президента соседней страны пидором. Ну и что? “Хочется собрать денег и организовать радиостанцию, на которой телеведущий Леонтьев с утра до вечера называл бы Саакашвили и Ющенко пидорами, а всех остальных — суками и дерьмом” (“Своими именами”). Для Кашина, при всем озорстве его реплики, леонтьевская выходка всерьез укладывается в “патриотизм геополитический”, измеряемый обширностью державы и ее устрашающей мощью (“чтобы с нами считались”).
Эта разновидность патриотизма не может не включать ксенофобии, так сказать, по определению: русские — это не те, кто обладает такими-то и такими-то позитивными чертами и делает то-то и то-то, а те, кто объединился для противостояния “нерусским”, американцам, натовцам — далее везде. Нет, в ксенофобской оголтелости Кашина обвинять было бы несправедливо, это разновидность ксенофобии, так сказать, респектабельно-державная. Вот автор описывает происходящий возле украинского посольства митинг в поддержку “оранжевой революции”, митинг, на его взгляд, выглядит настолько жалким, что “было даже неловко перед хоть и украинскими, но все-таки дипломатами” (“Генеральная репетиция”). Или цитата из другого очерка: “И если вы думаете, что история на этом закончилась, то вы ошибаетесь, потому что здесь идет речь о поляках” (“За спасение погибавших”) — излагается история о том, как русские спасли
