Новый Мир ( № 12 2005)

преступное <…> Но ужасное предложение <…> было снова сделано на другом собрании и принято большинством голосов”.

Ясно, что в такой обстановке все планы и решения эволюционировали в единственно возможном направлении. Читая о декабристах, убеждаешься: дух русского революционного движения был всегда один и тот же. “Стыд собственного мнения”, который объявит главной силой Петруша Верховенский, уже у декабристов был не меньшим, чем в нечаевских “пятерках”. Бессмысленно поэтому говорить о каком-либо умеренном крыле: умеренности своей стыдятся. И те, кто поначалу возражает против цареубийства, вскорости смущенно замолкают. Либо — начинают перекрикивать других, соревнуясь в кровожадности и раздувая списки обреченных членов императорской семьи. Чтоб загладить свою вчерашнюю мягкотелость.

Многое можно ко всему этому еще добавить. Как радикалы вдохновенно лгали друг другу, докладывая о несуществующих тайных обществах и рапортуя о небывалых успехах их развития. Как планировали после убийства царской семьи замочить своих друзей-исполнителей: им ведь было вполне понятно, как отнесется к злодеянию страна…

Едва отгремят выстрелы на Сенатской, революционеры начнут меняться: в заключении и позже в Сибири мы видим уже других людей. “Муравьев и Юшневский в Сибири, после каторжной работы, сами построили избу, в которой жили; к ним приезжали туда высшие сановники Сибири советоваться о делах административных, — так велико было уважение, которым они пользовались; их мнение имело вес и силу”. Это подтверждаемое и другими источниками свидетельство Герцена; ситуация кое-что говорит не только о бывших революционерах.

Но судьба декабристского дела оказалась иной, чем самих “людей Декабря”: дело победило, последствия Сенатской оказались сокрушительны. Либерализм в России с этих пор прочно связал себя, и связался в общем сознании, с революционностью. Разделяющая черта отныне проведена не между эволюцией страны и разрушительным взрывом; она проведена между обществом и властью .

Общество в России никогда уже не будет доверять власти, власть — обществу. И возвращенных из Сибири декабристов во всех городах будут встречать как героев — студенты и простые обыватели, гимназисты и славянофилы. А власть ответит на это полным отвержением общества. И когда последний русский царь объявит “бессмысленными мечтаниями” то, о чем всего веком раньше мечтали Екатерина и Александр, — недолго уже останется ждать конца.

Время у России все-таки еще оставалось, когда Николай I вступил на престол. И долгое его царствование поставило удивительный эксперимент.

Николай Павлович, или Реформы без общества

Что реформировал Николай I? Законы и пути сообщения; работу правительственных учреждений и почту; положение в стране промышленности и торговли. Кропотливые труды Николая и его приближенных создали условия для крестьянской реформы: 108 указов, облегчающих и упорядочивающих положение крестьян, были подготовлены работавшими при этом царе комитетами по крестьянским делам и приняты за период с 1826 по 1855 год. Если бы не эта правовая база, освобождение крестьян оказалось бы лишь актом революционного самодурства, пугачевством сверху.

Законность в России самим своим существованием обязана Николаю. Конечно, законов на Руси было много и ранее. Друг другу они часто противоречили: исполненные благих намерений цари издавали указы, либерализующие законодательство, но отмена бездействующих законов не производилась, сами же указы в корпус законов не включались. В результате путаница создавалась неимоверная: для примера, по смыслу указов, начиная с елизаветинских, смертная казнь была уделом лишь тягчайших преступников. По букве же никем не отмененных законов ей подлежали все дуэлянты, хотя никому бы не пришло в голову повесить дворянина за дуэль.

Какие из законов, как и когда надлежит применять? Взойдя на престол, Николай обнаружил, что он не в состоянии ответить на этот вопрос. Он потребовал ответа у приближенных, у ведущих юристов страны. Ответа не знал никто. В России давно уже все делалось, как говорится, по закону — по тому или иному, применяемому по благоусмотрению низового чиновника.

Упорядочение законодательства царь поручил Сперанскому. Великий реформатор был прежде соавтором самых смелых проектов александровского кружка. Потом, когда на горизонте замаячила война с Наполеоном, считавшийся франкофилом Сперанский был выслан из Петербурга в Нижний Новгород. Вскоре из ссылки освобожден и назначен генерал-губернатором Сибири: должность высокая, но с глаз подальше. Потом возвращен, царь чувствовал себя виноватым, но общения с бывшим другом избегал… У Николая всех этих комплексов не было. Сперанскому предстояли долгие годы работы (Свод законов Российской империи в полном объеме вступил в силу лишь в 1835 году), андреевская лента и графский титул по ее завершении. Царь полностью доверял реформатору, на всех этапах работы поддерживал его. “Другого Сперанского мне уже не найти”, — повторял он после смерти помощника.

Сперанского царь унаследовал от предыдущего царствования; кто еще были его постоянные помощники? Долголетний министр финансов Канкрин изложил свои взгляды на экономику в нескольких трактатах с основной мыслью: цель правительства — благополучие подданных, а не повышение государственного дохода. И Канкрин, и другие николаевские министры строго придерживались таких взглядов на практике, проводя линию на снятие любых ограничений со свободы торговли.

Мы привыкли оценивать деятельность русских царей идеологически, но любопытно взглянуть на нее с точки зрения экономических свобод: начиная с Екатерины русские цари почти всегда стоят на